Роль любимой женщины - Евгения Михайлова

— Именно. Очень неровно дышит он к мачехе. Это единственный момент, когда у меня все щелкнуло, звякнуло и просто завыло как аварийная сирена.

Вечером Сергей Кольцов позвонил Алексею и доложил, что дело у полковника Земцова в отделе по расследованию убийств, готовится запрос об эксгумации. С Аленой встретился.

— Она что-то сказала? Никого не подозревает? — спросил Алексей. — Я не знаю, как задавать подобные вопросы…

— У меня пока нет вопросов. Но Алена согласилась сотрудничать. Что, собственно, на данном этапе и требовалось.

— Как она тебе вообще?

— Сидел с ней, как в кадре. Даже слышал какую-то закадровую мелодию. Итальянскую. Твоя версия очень правдоподобна, Алексей. Пойду по следу твоей интуиции.

Сергей в последнюю секунду заменил словом «интуиция» слово «любовь», которое прикусил с кончика языка.

Значит, это понятно всем. Раз совершенно посторонний человек схватил ее суть с первого делового разговора. Страшное открытие. Во время ужина Алексей сидел во главе большого семейного стола и почти не поднимал глаз, не участвовал в чинном неторопливом разговоре. Он, конечно, сходит с ума, но нет людей, которые с такой холодной яростью относились бы к Алене, как относятся к ней его близкие. Конечно, сходит с ума. Что он знает о ее жизни, встречах, мужчинах? Просто с тех пор, как Алена вышла замуж за отца, она жила практически взаперти и под его присмотром. Что, разумеется, тоже могло вызвать чью-то ярость. Желание отомстить. Медленная, выношенная месть. Обоим.

После ужина Алексей попрощался на ночь с детьми, которых жена увела на вечернюю молитву, сослался на головную боль и ушел в свою спальню — аскетическую копию отдельной спальни его жены. Прилег, не раздеваясь, на кровать. Тревожная мысль не давала ему покоя. Алексей даже не сразу понял, что за пронзительный дискомфорт терзает его душу и тело. Перебрал в уме все причины столь странного недомогания. Простуда, усталость, стресс, смятение, страх… Не то. Он хотел бы сейчас заболеть или устать до полной бесчувственности. Сердце ужасно колотилось, как будто он бежал от погони. Во рту пересохло, руки дрожали. Алексей открыл свой бар, выпил немного виски и с ужасом понял, насколько все ухудшилось. Он увидел Алену! Он видел Алену обнаженную, изнывающую от страсти, в беспощадных руках отца… Нет, в его руках! В руках Алексея.

Все это так мало напоминало влюбленность, о которой он читал в книгах, которую видел в кино. От этого не хотелось вздыхать на луну, петь серенады и писать нежные письма с признаниями. От этого хотелось убить себя. И… да, пора уже это сформулировать. Больше не хотелось гладить Алену по шоколадной головке, как обиженного судьбой ребенка. Дикие мысли спускались из воспаленного мозга все ниже и ниже. Он принимал ледяной душ, делал гимнастику, пытался напиться, чтобы уснуть хотя бы пьяным сном. А становилось только хуже и хуже. Не стирались с горячих глаз нестерпимые картинки, как будто посланные бесами, которыми бредит его жена. Он видел, как врывается сейчас к Алене в квартиру и берет ее грубо, прямо на пороге. Как звонит ей от подъезда снизу и, когда она спускается, насилует ее прямо на лестнице. Он везет ее на могилу отца… И тут начиналось самое невероятное. Он видит, как там, в отчаянии и невозможности себя укротить, терзает ее нежное тело прямо на могильной плите, на рассыпанных розах, которые они покупают, чтобы украсить тихий приют отца. Он оскверняет все.

Алексей хрипел в подушку, задыхался и думал, что утром просто не встанет. Ушли все силы, которые нужны для жизни и стольких дел.

Но он проснулся, конечно, или вовсе не засыпал. Он не мог есть. Глоток кофе раскаленным куском солнца покатился по телу, и пытка началась сначала.

Он приехал на работу, мрачно прошел по коридору офиса, никому не улыбаясь, как обычно. Закрылся в своем кабинете. И тут позвонила художница, которая высекала портрет на памятнике отца, сказала, что они с Аленой могут приехать посмотреть работу. Он, конечно, сразу сообщил об этом Алене, но сказал, что пока не знает, когда сможет вырваться. На самом деле он мог вырваться хоть сию секунду. Поездка займет не больше двух часов. Но он оттягивал время встречи с Аленой.

Алексей напряженно думал: что же ему делать. Он так напряженно думал, как будто речь шла о жизни и смерти. Собственно, лукавить с собой уже не имело смысла. Речь шла именно об этом. В панике он вдруг вспомнил всю эту богомольную литературу об укрощении плоти. Книги о священниках, которые убивали тело, спасая душу. У него не было выхода.

Алексей сказал домашним, что у него заболел желудок, на работе — что у него началась сильная аллергия и он не может бриться. Он не ел, не пил, не курил. По утрам, как всегда, надевал свои дорогие офисные костюмы, сверкающие белоснежные рубашки и отправлялся в офис, как грешник из ада. На лице со щетиной, которая его странным образом украшала, как заявили коллеги, горели потемневшие от непосильного труда глаза. От непосильной борьбы. Плоть была сильнее укрощения.

Так он продержался две недели. Дольше избегать Алену было невозможно.

Он только сухо кивнул Алене, когда она подбежала к его машине. Посмотреть даже мельком не было никакой возможности.

Алена была очень озабочена. Безденежье надвигалось, а варианты решения проблем, наоборот, не виделись даже в тумане. Она все еще была разбита, раздавлена, убита. Она знала, что должна заставить себя позвонить своим режиссерам, вернуться на работу. Но не могла. Конечно, она не сможет работать.

Напряжение между собой и Алексеем она почувствовала не сразу.

Они обсудили ее очередную самоубийственную идею. Алена решила продать свою квартиру и купить меньшую.

— Понимаешь, мне в ней плохо. Я в ней заблудилась. Ты поможешь, Алеша?

— Да. Конечно. Можешь считать, что ты нашла покупателя. У меня трое детей. Мне нужны еще квартиры. Твой вариант — новую маленькую клетку для райской птички, конечно, подберут. Я постараюсь, чтобы разница в сумме была максимальной.

— Спасибо, — вздохнула она облегченно.

— Тебе спасибо. Мне всегда нравилась квартира отца.

Сердце Алены забилось ровнее. Отсрочка приговора. Будет какое-то время собирать собственные осколки и что-то придумывать. И вот тут-то она и почувствовала странное напряжение между ними. Алексей протянул руку, чтобы включить музыку, нечаянно коснулся ее руки и отдернул ладонь, как от удара током. Он приспустил окно с ее стороны, задел ее плотную черную юбку — и подавил вздох, как от боли. Она посмотрела на него, на его щетину, на отведенный от нее потемневший взгляд и все поняла просветлевшим вдруг мозгом, горящие угли прозрения рассыпались по ее телу.

Они приехали к художнице. Прошли в мастерскую. Там нахлынули другие чувства. Алена гладила высеченное белым на черном мраморе лицо мужа, поражалась и ужасалась его живой красоте. Металась ее душа в поисках его на земле. Алена плакала. Гладила руки художницы.