Хонас и розовый кит - Хосе Вольфанго Монтес Ваннучи

отыскать две вещи: пиво в магазинах и Пабло дома», – любила повторять Ира, его мачеха. В то время как отсутствие Пабло поддавалось прогнозированию, его появление предсказать было невозможно. Совершенно неожиданно он возникал на диване со стаканом кампари в руке и рассказывал сказки о своем новом бизнесе или, абсолютно измотанный, приходил в себя после бегства от судебных приставов, вооруженных десятком постановлений на его счет, одним словом, ставил честь семьи под удар. Хулия не имела привычки пропускать праздники, но всегда являлась с опозданием и в окружении толпы друзей, которые с волчьим аппетитом уничтожали все угощения, от чего хозяева чувствовали себя скрягами, пожалевшими зажарить на ужин быка.

Я обрадовался приходу Эстебана, моего давнего приятеля. Мы дружили с юности. Вместе учились в школе и были основателями пафосного кружка под названием «Свет и знание». Тогда Эстебан был рослым, потливым, державшимся неестественно прямо перфекционистом, готовым к любой конкуренции. Пятнадцать лет спустя он представляет собой уважаемого гинеколога, укротившего свои потовые железы и всеми силами стремящегося к профессиональным свершениям на благо клиенток и общества. Однако стоит ему сделать пару глотков, как он расслабляется и становится приятным собеседником. Моя жена и тесть с тещей его обожают. Я его ценю и любил бы как брата, если бы не его маниакальная одержимость убедить нас с Талией завести детей. Отсутствие отпрысков в нашей семье кажется ему аномалией, попранием законов природы. Стоит мне отвернуться, как он наступает на Талию с нравоучениями, как убедить меня не скупиться на сперматозоиды. Стоит рядом появиться коляске, как он тычет в нее в надежде пробудить в нас желание использовать пестик и тычинку по назначению. Он решился бы на любую выходку, лишь бы увидеть Талию беременной. Уверен, Эстебан без раздумий подменил бы меня в роли, которую я, по его словам, выполнять ленюсь.

– С днем рождения. В этом году я вручу аисту ваш адрес. Ему давно пора к вам наведаться, – поздравил меня Эстебан.

– Спасибо. Аист детей раздает бесплатно. А вот с вами, докторами, я связываться боюсь. Вы берете так дорого, что детям впору рождаться с чеком в кулачке.

Шутка вышла неуклюжей. Никто, включая меня, не засмеялся. Я совсем неостроумен – когда шучу, готов сам заткнуть уши ватой.

Другой причиной отсутствия чувства юмора у гостей был голод. Не успела Талия пригласить к трапезе, как все ринулись в столовую, опрокинув пару стульев, разбив рюмку и чуть не раздавив домработницу Эмилию.

При взгляде на подносы с едой с трудом верилось, что ужин был импровизированным. Жаренное на вертеле мясо. Салат из пальмовых побегов, помидоров, зелени, свеклы, моркови и других ингредиентов. Рис трех сортов. Курица. Свинина.

– Мясо великолепно. Уже пару недель не ел хорошего. Это такой дефицит. Где ты его достала? – спросил Ликург у моей жены.

Талия не знала, что ответить. Ее нога ни разу не ступала в мясную лавку. Пополнение наших съестных запасов сводилось к звонку папе, чтобы сообщить, что холодильник опустел.

Патрокл удовлетворил любопытство Ликурга:

– Пришлось добраться до Ла-Гуардии. Мы проехали двадцать километров, чтобы достать пару килограммов филе. Настоящее безумие!

Патрокл врал: мясо, что мы ели, было из его холодильника. Мясной бизнес – одно из его последних коммерческих начинаний. О деле, которое ему казалось малодостойным, он предпочитал умалчивать. Патрокл разделял труд на высокий и плебейский. Он посвятил свою жизнь выращиванию тростника и импорту бытовой техники. Однако экономический кризис обескровил его предприятия. Крестьяне схлынули с плантаций на поля коки, принадлежавшие наркоторговцам. Рецессия вынудила Патрокла обратиться к единственному рентабельному сектору – снабжению продовольствием. Благочестивому Патроклу было в самый раз открыть фабрику по производству церковной утвари, но вместо этого он вынужден торговать овощами и крупами. К своему стыду он угодил в одну нишу с метисами, стоящими за прилавками на рынке. С унылым видом он часто повторял: «Еще немного, и я скачусь до шашлыков на крыльце кинотеатра “Виктория”». Дочери трепетали от жалости к отцу, слушая его причитания. «Бедный, – думали они. – Чтобы содержать нас, он не отказывается ни от каких заработков и готов даже разводить собак».

Будучи этим вечером в менее доброжелательном настроении, чем его дочери, я спросил с недоверием в голосе:

– Вы ездили в Ла-Гуардию? Как непрактично. Не проще ли было достать мясо из холодильника?

– Ты же знаешь, я не захожу на склад с мясом. Он напоминает морг, и мне противно там находиться… Сегодня, когда я звонил администратору, не осталось даже потрохов, все запасы раскупили. Пришлось запылить ботинки – пробежаться по окрестностям в поисках мяса. Но я не жалуюсь на то, что вынужден охотиться на продукты. Сейчас мы все так живем.

Патрокл задрал подбородок и принял горделивый вид. Ему недоставало посоха и накидки из шкуры верблюда, чтобы сделаться библейским праведником. Он полагал, что никто не сомневается в его россказнях.

Весь вечер Патрокла было не унять. У него появилась возможность заняться излюбленным делом – пожаловаться на финансовые невзгоды. Коих не существовало. Но тесть уверял, будто они обрушились на него, тем самым не позволяя себе впасть в снобистское безразличие, типичное для нуворишей. Он старался избегать грубой демонстрации богатства. Отклонение от мелкобуржуазного стиля жизни, спокойного и сдержанного, он считал проявлением дурного вкуса. Мимикрия под демократа. Она превратила Патрокла в своего рода аристократа умеренного толка. Временами он доходил до крайности – отказывался носить новую одежду или являлся на коктейль в рабочей одежде, как будто приглашение резко сорвало его с плантаций.

– Именно сейчас правительство должно стабилизировать цены и пресечь контрабанду, иначе мы по миру пойдем.

Дождавшись, когда Патрокл произнес заключительную фразу своей тирады, я взял монету в пятьдесят сентаво [4] и попросил его:

– Протяните руку, тесть, – я положил монету ему на ладонь. – Пусть это будет помощью преподавателя-бюджетника страдающим от кризиса коммерсантам.

Патрокл не знал, рассмеяться ему или рассвирепеть. Ира, моя теща, не дала ему времени на размышления, забрав монету себе со словами:

– Я изымаю эти сентаво в пользу бедняков из Центра помощи нуждающимся.

Ира не терпит, чтобы кто-то в ее присутствии говорил о себе дольше пяти минут. Притягивать всеобщее внимание – это ее прерогатива. Она настоящая фокусница, у которой в запасе тысяча трюков, чтобы пленить публику. У нее всегда наготове темы для разговора. То она обрушивает на тебя кровавые подробности последней катастрофы, то смакует подробности громкого скандала. Она коллекционирует истории, собирая их день за днем. Поскольку ее единственным занятием является трата денег Патрокла на благотворительные нужды, перед ней разворачиваются бесчисленные трагедии, которыми