Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд

к середине 1920-х. Черчилль, столь же встревоженный возможными эффектами от инфляции, решил, что экономические условия подходят для выполнения данного не им обещания.

И все-таки Закон о золотом стандарте 1925 года приняли скорее из политических, чем из экономических соображений. Он подводил черту под военными годами, подразумевая возврат к мирным и изобильным дням до 1914 года – излюбленный сюжет Болдуина. Кроме того, казначейство исходило из того, что, если не удастся вернуть конвертируемость валюты и стабильность обменного курса, это будет «означать, что нам переломили хребет». Черчилль решил зафиксировать курс фунта стерлингов на высокой довоенной отметке в 4,86 доллара – меньшие цифры указывали бы на то, что США обогнали Британию за минувшее десятилетие и что фунт не может отныне «посмотреть доллару в лицо». Сразу после принятия закона экономическая обстановка выглядела благоприятной. Уровень промышленного производства стал медленно расти, а уровень безработицы – падать. Черчилль почувствовал себя уверенно и отменил налог на сверхприбыль, к восторгу плутократов и джентри из своей партии. При этом он увеличил государственные расходы на образование, здравоохранение и обеспечение жильем, в соответствии с его ранней идеей «новолиберального» социального государства и актуальной тогда «консервативной демократией».

Черчилль оказался не единственным министром в кабинете, чей отец некогда выступал в защиту консервативного принципа «единой нации». Невилл Чемберлен, новый министр здравоохранения, приходился сыном Джозефу, юнионисту и знаменитому приверженцу внутренних реформ. «Он был великим общественным реформатором, – рассказывал Невилл о своем отце. – Именно наблюдая его глубокое сочувствие трудовому люду, я проникся амбициями тоже совершить что-то в свой черед». С помощью денег, которые Черчилль выделил его министерству (в то время оно отвечало не только за здравоохранение, но и за обеспечение жильем, страховки, пенсии и законы для бедных), неутомимый идеалист Чемберлен принялся реализовывать проекты, напрямую вдохновленные отцовским «муниципальным социализмом». За следующие четыре года он провел 25 законов, призванных «улучшить условия жизни для тех, кому повезло меньше». Он объединил под одной «крышей» здравоохранение, страховки и законы о бедности, увеличил пенсии и страховые выплаты и дал большие полномочия местным властям. В этот же период Чемберлен утвердился в качестве неофициального заместителя Болдуина, а еще блистал в парламенте, где из-за цепкой памяти и способности вникать в детали его сравнивали с Лоу.

Сдержанный и методичный Чемберлен восхищался, но не во всем одобрял яркого аристократа, заправляющего казначейством. Министр здравоохранения признавал Черчилля «блестящим», но считал, что его «аморальность», «необдуманные решения» и «яростное отстаивание сырых идей» делают канцлера «очень опасным человеком». И правда, Черчилль во многих отношениях напоминал Ллойд Джорджа, которого Чемберлен воспринимал как ложного друга британского народа и искусителя электората. Со своей стороны Черчилля весьма впечатлял профессионализм Чемберлена, но он считал его ограниченным и робким.

И хотя министры сильно разнились по характеру, над стратегическими задачами они часто работали в тандеме. Эти двое порождали энергичную и амбициозную атмосферу в консервативном кабинете, в остальном совершенно невзрачном. Они выдвигали смелые проекты – например, организацию государственного Центрального электрического управления, которое контролировало бы производство электричества, его распределение и инвестиции. Хотя в действительности это было предложение о национализации, тори предпочитали называть его «рационализацией». Принятый в результате Закон об электричестве 1926 года объединил 500 различных электростанций в государственную монополию, в результате чего производство электроэнергии в ближайшее десятилетие увеличилось четырехкратно.

Другим амбициозным актом национализации послужила выдача в 1926 году Королевского патента Британской корпорации радиовещания (British Broadcasting Corporation, BBC). Теперь ей управлял генеральный директор и управляющий совет, назначенный премьер-министром, а финансировалась она за счет лицензионных платежей владельцев радиоприемников. Выпуски новостей, прогнозы погоды, детские программы, эстрадные концерты и репортажи с главных спортивных событий и государственных церемоний вскоре достигли всех уголков Англии. К концу первого десятилетия своего существования ВВС говорила уже со всеми слоями населения, поскольку технологические усовершенствования сильно удешевили радио.

Болдуин сразу понял, какие возможности дает новое средство массовой информации. С его ясным синтаксисом, четкой дикцией и ровным тоном, он быстро стал настоящим мастером нового искусства радиовещания. Говорили, что перед началом речи он брал трубку и делал различимую на слух затяжку, так что слушатели, собравшиеся вокруг приемника (заменившего традиционный викторианский камелек), живо представляли премьер-министра сидящим рядом с ними. На время выступлений Болдуина Англия и впрямь становилась тем самым гармоничным обществом, о котором он вещал.

Закон о народном представительстве (о равных избирательных правах) 1928 года, распространивший право голоса на всех женщин старше 21 года независимо от владения собственностью и установивший избирательное равноправие мужчин и женщин, по праву считается самой значительной инициативой администрации Болдуина. То была уступка Национальному союзу женских суфражистских обществ, на протяжении 1920-х годов проводившему яростную кампанию за равные избирательные права. Хотя закон стал межпартийной мерой, Болдуин убедил своих тори, что увеличение электората на 5 миллионов женщин не угрожает перспективам их переизбрания.

Как во внутренней, так и во внешней политике за заявлениями Болдуина часто следовали некие действия. Так, Британская имперская выставка, работавшая в 1924–1925 годах в лондонском районе Уэмбли, сразу задумывалась как дорогостоящий пропагандистский ход. Напичканная символами мира и единства в британских колониях, она имела официальной целью «укрепить связи между страной-матерью и ее сестрами и дочерьми». Во многих залах демонстрировались достижения британских художников и инженеров, устраивались военные показы и музыкальные представления, а в других павильонах колонии и доминионы знакомили со своими типичными товарами и традиционными ремеслами. Посетители за несколько часов могли пересечь весь земной шар по дорогам, названным в честь имперских героев вроде сэра Фрэнсиса Дрейка. Расположив могущественную мать-Британию в центре экспозиции, устроители также имели в виду раздуть угасший огонь имперской гордости среди английских низов. Задача эта в послевоенное время представлялась сложной: интеллектуалы не переставая критиковали империализм, а сепаратистские движения на разных территориях могли похвастаться немалыми успехами.

На церемонии открытия выставки король Георг V произнес речь, которую услышали по радио 10 миллионов человек – первый из многих примеров, когда монарх использовал радиовещание для пропаганды единства империи. Георг выразил надежду, что выставка принесет долгосрочную пользу как самой стране, так и «человечеству в целом». На Имперской конференции Британской империи в 1926 году тори сосредоточились на первой цели и продвигали идею самоуправления колоний. По итогам встречи были пересмотрены взаимоотношения между Британией, Канадой, Южной Африкой и Свободным Ирландским государством: теперь эти страны определялись как «автономные сообщества в рамках Британской империи, равные по статусу и никаким образом не подчиняющиеся друг другу». Британский парламент более не регулировал ни один аспект внутренних и внешних дел названных доминионов, все вопросы теперь решались их выборными органами.

В 1926 году вице-королем Индии назначили относительно либерального лорда Ирвина, полагавшего, что Индии со временем тоже нужно даровать статус доминиона. Новый наместник быстро установил сердечную дружбу