Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд

с индийским лидером Махатмой Ганди, еще недавно отбывавшим наказание в тюрьме по обвинению в подстрекательстве к мятежу. Поводом для его заключения стала координируемая Ганди кампания «несотрудничества», когда тысячи индийцев бойкотировали британские товары и организации. Болдуин чувствовал, что индийский национализм становится непреодолимой силой; назначение вице-королем Ирвина ясно свидетельствовало об этом.

* * *

Мощный вызов умиротворяющей политике Болдуина не заставил себя ждать. Промышленный сектор английской экономики уже давно пребывал в упадке, а экспорт снизился еще больше со времен послевоенного спада. Решение Черчилля вернуться к золотому стандарту укрепило фунт стерлингов и удешевило импортные товары, но английский экспорт подорожал, и продать английскую продукцию на международных рынках стало еще сложнее. В угольной, кораблестроительной, металлургической и хлопковой отраслях копились огромные долги, ветшало оборудование, падали доходы и за неимением работы отстранялись работники. Неизбежно возникали споры, до какой степени государству следует вмешиваться в экономику ради поддержки этих отраслей и занятых в них людей. Война радикализировала характер англичан; то же произошло и с образом мыслей экономистов. Так, Джон Мейнард Кейнс считал, что государство должно играть активную роль в мирной экономике, а уровень оплаты труда – определяться не рынком, а стандартами справедливости. Помимо прочего неуклонно росло политическое влияние лейбористов и профсоюзов. В таком экономическом климате тори не могли и дальше считать рыночные законы «священной коровой».

Тем не менее многие производители твердо стояли на том, что сокращение зарплат – единственный способ снизить экспортные цены. Профсоюзы возражали: на доходы от производства необходимо модернизировать основные отрасли. В 1925 году владельцы шахт сообщили о снижении жалованья на 13 %, а профсоюз шахтеров объявил забастовку. Британский конгресс тред-юнионов (БКТ) весьма прохладно относился к перспективе стачек, но решил поддержать шахтеров – отчасти стыдясь своей позорной капитуляции в Черную пятницу четырьмя годами ранее, отчасти надеясь достичь компромисса: он, конгресс, склонил бы шахтеров к урегулированию, если бы премьер-министр убедил владельцев шахт снизить свои претензии. Болдуин, имевший ясное представление о сути конфликта благодаря своему деловому опыту, согласился стать «честным посредником» между конфликтующими сторонами. С одной стороны, он бранил «глупых и грубых» работодателей за отвратительное управление делами, а с другой – критиковал рабочих за их ограничительные методы борьбы. К изумлению некоторых товарищей по партии, Болдуин сумел остановить забастовку с помощью БКТ: он пообещал девять месяцев субсидировать зарплаты шахтерам, а за это время специальная комиссия должна была разработать схему увеличения эффективности угольной промышленности.

Отчет комиссии предлагал реорганизацию и частичную национализацию отрасли в долгосрочной перспективе, а в краткосрочной – уменьшение зарплат. Владельцы шахт выступили против первого, а шахтеры отвергли второе, так что переговоры вернулись к исходной точке. К вящему раздражению правительства, владельцы шахт усугубили ситуацию, потребовав не только сокращения зарплат, но и увеличения рабочего дня. Шахтеры в ответ объявили следующую забастовку, которую БКТ вынужден был поддержать. Несмотря на дурные предчувствия многих тред-юнионистов, шахтеры, железнодорожники, работники транспорта, печатники, портовые рабочие и металлурги собрались выйти на всеобщую забастовку. Макдональд и его соратники-лейбористы встревожились, ибо свято верили, что улучшение жизни рабочих произойдет скорее благодаря парламентским действиям, чем стачкам и широкому социальному протесту. Болдуин пришел в такой ужас от перспективы всеобщей забастовки, что слег в постель. Вернувшись в строй, он обнаружил, что его кабинет разделился на тех, кто, подобно ему самому, стремился к мирному урегулированию, и тех, кто желал «противостоять» профсоюзам. Черчилль, как и Чемберлен, входили во вторую группу; их точка зрения возобладала.

Всеобщая забастовка началась в полночь 3 мая 1926 года. Все члены профсоюзов означенных отраслей прекратили работу из солидарности с шахтерами, что дорого обошлось им и их семьям. Бастовало 1 750 000 рабочих, и экономика могла встать намертво. Такого исхода удалось избежать благодаря тщательно спланированным правительственным действиям и волонтерам из высшего и среднего класса: они водили поезда, доставляли продукты питания и вступали в ряды полиции. Между полицией и бастующими случались отчаянные столкновения, особенно в Лондоне и северных городах. Болдуин жутко расстраивался, что Черчилль изо всех своих сил усиливал враждебность, клеймя забастовщиков «врагами», требуя «безоговорочной сдачи» «провокаторов» и предлагая вооружить всех, кто выступит против них.

Однако, несмотря на отдельные эпизоды жестоких стычек во время всеобщей забастовки, она также запомнилась проявлениями дружеских чувств между полицией и рабочими. Во многих регионах страны бастующие рабочие помогали полицейским доставлять еду, а в иных местах противники затевали футбольные матчи. Конечно, это считалось классовой войной, однако она совсем не походила на кровавые конфликты подобного рода на континенте. Впоследствии волонтеры из привилегированных слоев общества вспоминали забастовку даже с умилением – для них это было приятным разнообразием. Дамы из высшего общества с радостью одевались и действовали как представительницы низших классов. Добровольцы предотвратили тотальную остановку экономики, продемонстрировав свое понимание патриотического долга.

Тенденция вспоминать эту приятную сторону событий в мемуарах волонтеров и сочинениях более поздних историков затеняет дух революции, нависший тогда над страной. Однако Болдуин ясно ощущал угрозу. Он клеймил забастовку как анархическую и коммунистическую атаку на парламентскую демократию и свободы народа, ведь забастовщики противостояли избранному этим самым народом правительству. А неизбранные профсоюзы, утверждал он, «истощают страну» в попытке «принудить парламент и общество склониться перед их волей». По факту же если кто кого и принуждал, так это Болдуин – БКТ, ставя его перед выбором – либо отступить, либо начинать восстание. Его аргументы многократно озвучивались проправительственной ВВС и единственным общенациональным печатным изданием, продолжавшим выходить во время стачки – правительственной British Gazette. По иронии судьбы забастовка лишила рабочих их самого действенного союзника – прессы. БКТ не мог убедительно опровергнуть обвинения Болдуина в беззаконии, а для революции у него кишка была тонка.

За кулисами премьер-министр давил и на профсоюзы, и на владельцев шахт, требуя взаимных уступок. А Георг V тем временем публично сочувствовал шахтерам: «Поживите-ка на их жалованье, прежде чем осуждать». Тогда Герберт Сэмюэл, председатель Королевской комиссии, предложил компромисс: БКТ принимает необходимость урезать зарплаты, а взамен работодатели гарантируют, что проведут предложенную им долгосрочную реорганизацию отрасли. Устав от бесплодной борьбы, длившейся уже девять дней, БКТ согласился. Многие забастовщики рассматривали это как безоговорочную капитуляцию, но выбора у них не оставалось – пришлось возвращаться на работу. Правительство выиграло классовую войну, рабочие проиграли.

После «предательства» БКТ членство в профсоюзах резко упало. Стало ясно, что даже масштабными забастовками не удастся заставить правительство принудить владельцев согласиться с требованиями рабочих. С 1927 года количество производственных конфликтов существенно уменьшилось, несмотря на ухудшающуюся экономическую обстановку. В лейбористском движении произошел существенный сдвиг приоритетов от протестных действий к конституционному социализму. Парламент окончательно стал основной ареной классовой борьбы, и выиграет от этого как раз партия лейбористов. Даже при всем