Мозг Кеннеди - Хеннинг Манкелль

Луиза подумала о паспорте и удостоверении, лежащих в сейфе гостиничного номера.

— У меня нет с собой паспорта.

— Тогда нам придется остаться здесь, в приемной.

Они сели. Ее по-прежнему удивляла его оскорбительно-сухая сдержанность.

— Нельзя ли нам для простоты дела считать, что я действительно та, за кого себя выдаю?

— Конечно. Я сожалею, что мир таков, каков он есть.

— Хенрик умер.

Он молчал, она ждала.

— Что случилось?

— Я нашла сына мертвым в его стокгольмской квартире.

— Я думал, он жил в Барселоне.

«Поосторожнее, — подумала Луиза. — Он знает то, чего ты не знала».

— До его смерти я и не подозревала, что у него есть квартира в Барселоне. Я приехала сюда, чтобы попытаться понять. Ты встречался с Хенриком, когда он бывал здесь?

— Мы были знакомы. Он, наверно, говорил обо мне.

— Никогда. Зато о тебе рассказывала черная женщина по имени Лусинда.

— Лусинда?

— Она работает в баре «Малокура».

Луиза вынула фотографию, показала ему.

— Я знаю ее. Но ее зовут не Лусинда. Ее зовут Жульета.

— Может, у нее два имени.

Ларс Хоканссон встал с дивана.

— Я сейчас нарушу все предписания безопасности. Идем ко мне в кабинет. Там вряд ли уютнее, зато не так жарко.

Окна его кабинета смотрели на Индийский океан. В бухту входили рыбацкие лодки с треугольными парусами. Он предложил ей кофе, она согласилась. Он принес две чашки — белые с желто-голубыми флагами.

— Извини, я не выразил соболезнования. Для меня это тоже ужасная новость. Я очень любил Хенрика. Много раз думал, что хотел бы иметь такого сына.

— У тебя нет детей?

— Четыре дочери от прежнего брака. Букет молодых девушек, которые, возможно, принесут пользу этому миру. Но сына нет.

Он задумчиво бросил в чашку кусочек сахара, размешал ручкой.

— Что же случилось?

— Вскрытие показало большое содержание снотворного в его организме, что свидетельствует о самоубийстве.

Ларс Хоканссон взглянул на нее с сомнением.

— Это действительно возможно?

— Нет. Поэтому я ищу настоящую причину. И что бы ни произошло на самом деле, началось все это, по-моему, здесь.

— В Мапуту?

— Не знаю. В этой стране, на этом континенте. Надеюсь, ты поможешь мне найти ответ.

Ларс Хоканссон отодвинул чашку, взглянул на часы.

— Где ты живешь?

— Пока по соседству с посольством.

— «Полана» — хорошая гостиница. Но дорогая. Во время Второй мировой войны там кишели немецкие и японские шпионы. А сейчас кишат бездельники-южноафриканцы.

— Я собираюсь поменять гостиницу.

— Я живу один, и у меня полно места. Можешь пожить у меня. Как жил Хенрик.

Луиза сразу же решила согласиться.

Он встал.

— У меня сейчас встреча с послом и людьми, ответственными за помощь развивающимся странам. Дело касается денег, которые таинственным образом исчезли с одного министерского счета. Речь, разумеется, идет о коррупции, об алчных министрах, нуждающихся в деньгах, чтобы построить дома своим детям. Мы тратим непомерно много времени на подобные явления.

Он проводил ее в приемную.

— В свой последний приезд Хенрик оставил спортивную сумку. Что в ней — я не знаю. Но когда ставил ее в гардероб, то заметил, что она тяжелая.

— Значит, это не одежда?

— Нет, скорей всего книги и бумаги. Могу занести ее сегодня к тебе в гостиницу. К сожалению, у меня обед с французским коллегой, от которого я не могу отказаться. Хотя предпочел бы побыть один. Я очень удручен, что Хенрика больше нет. Просто в голове не укладывается.

Они расстались в маленьком дворике посольства.

— Я приехала сюда вчера, и меня сразу же ограбили.

— Ты не пострадала?

— Нет, но я сама виновата. Я же знаю, что нельзя ходить по пустынным улицам, надо, чтобы вокруг всегда были люди.

— Самые ловкие грабители обладают поразительной способностью сразу распознавать человека, только что прибывшего в страну. Но едва ли здешний народ можно назвать криминальным. Бедность чудовищная. Что делать безработному с пятью детьми? Будь я бедняком в этом городе, я бы ограбил именно такого, как я. Я принесу сумку часов в семь.

Луиза вернулась в гостиницу. В попытке освободится от ощущения недовольства купила в гостиничном магазине дорогущий купальник. Потом залезла в бассейн и плавала кругами до изнеможения.

Я купаюсь в Рёсчерне. Там мы плавали с отцом, когда я была маленькая. Сквозь черную воду ничего нельзя было разглядеть. Отец обычно пугал меня, говоря, что озеро бездонное. Мы плавали там летними вечерами, под писк комаров, и я любила его за силу и размашистость движений.

Вернувшись в номер, Луиза легла голышом поверх простыни. Мысли кружились в голове.

Лусинда и Назрин? Квартира в Барселоне и квартира в Стокгольме? Почему он повсюду задернул занавеси? И почему на нем была пижама в момент смерти?

Она заснула. Разбудил ее телефонный звонок.

— Это Ларс Хоканссон. Я внизу, в холле, с сумкой Хенрика.

— Уже семь? Я в душе.

— Я подожду. Я пришел раньше, чем ожидал. Сейчас всего четыре часа.

Быстро одевшись, Луиза поспешила вниз. Увидев ее, Хоканссон встал. В руке он держал черную спортивную сумку с красной надписью «Адидас».

— Я заеду за тобой завтра в одиннадцать.

— Надеюсь, я не причиняю тебе слишком много хлопот?

— Совершенно никаких. Ни в коем случае.

Луиза прошла к себе, открыла сумку. Сверху лежали пара брюк и тонкая рубашка цвета хаки. Этих вещей она никогда на Хенрике не видела. Под ними оказались пластиковые файлы с бумагами, несколько папок вроде тех, какие она нашла в Стокгольме и Барселоне. Она вытряхнула содержимое сумки на кровать. Со дна посыпалась земля. Она пощупала пальцами. Снова краснозем.

Луиза начала просматривать бумаги. Из пачки фотокопий выпало засушенное насекомое, бабочка. Это была статья по-английски, написанная профессором Роналдом Уиттерманом из Оксфордского университета. Называлась статья «Приемная смерти, путешествие по сегодняшнему миру бедности» и дышала яростью. В ней не было и следа спокойной сдержанности, обычно присущей дебатирующим профессорам. Уиттерман изрыгал бешенство: «Никогда еще мы не обладали столь огромными ресурсами, чтобы создать приемлемый мир для большинства людей. Но вместо этого мы попираем свое сознание, свою интеллектуальную силу, свои материальные ресурсы, позволяя расти чудовищной нищете. Свою ответственность мы давным-давно продали, вкладывая ресурсы в международные учреждения типа Всемирного банка, чьи политические меры зачастую сводятся к тому, что человеческое страдание попадает на алтарь надменных экономических советов. Со своей совестью мы покончили давным-давно».