Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс

На следующий день какие-то дела, связанные с лесопильней, привели в дом Линкольна. Едва начав говорить, он заметил дагеротип и мгновенно умолк. Мадлен задержала дыхание.

– Линкольн, ты узнал эту женщину?

– Нет… я… да. – Линкольн старательно отводил взгляд. – Я когда-то на нее работал, две недели. Но не выдержал ее жестокости и сбежал. – Он покачал головой. – Как эта ужасная вещь попала к вам в дом?

– Кто-то оставил портрет на аллее вчера вечером. Не знаешь почему? – (Линкольн снова отвел взгляд.) – Линкольн, ты же мой друг. Ты должен сказать мне. Кто эта женщина?

– Обычно ее называют Нелл Белая Пташка. Пожалуйста, мисс Мадлен…

– Продолжай.

– Ну… то место, где я работал… ее дом… там всегда было много белых джентльменов, они приходили и уходили в любое время…

Линкольну не хватило храбрости продолжить. Мадлен прижала ладонь к губам, разгневанная, расстроенная и напуганная. Кем бы ни был ее неведомый мучитель, он знал не только то, что в ней течет восьмая часть черной крови, но и то, что ее мать была проституткой.

Больше никаких «подарков» или происшествий подобного рода не было. Пруденс требует, чтобы я сожгла дагеротип. А я настаиваю, что мы должны его сохранить – как напоминание о том, что нам всегда следует быть начеку…

…Прошла неделя – все тихо. Губернатор Орр созвал законодательное собрание, и они жарко спорили о новых законах, которые помогали бы свободным неграм, а также в целом улучшили бы экономическое положение штата. Не думаю, что из этого выйдет толк. Это все та же старая система, только принаряженная по-новому. Если те, кому нужны полевые работники, добьются своего и это станет законом, мы наверняка пожнем плоды гнева северян.

…Радостный день. По крайней мере, так он начался. Пруденс записала в школу первых учеников: Прайда (ему двенадцать) и Гранта (ему четырнадцать). Они сыновья нашего бывшего раба Сима и его жены Лидии. Когда хозяином мальчиков был Фрэнсис Ламотт, они носили вычурные классические имена – Ясон и Улисс. Второй мальчик взял реванш и назвал себя в честь менее популярного Улисса![12]

Но даже еще более обнадеживает то, что у нас появилась белая ученица. Дорри Отис пятнадцать, пришла она робко, по настоянию матери, но быстро проявила жадный интерес к смыслу странных значков, напечатанных в книгах. Ее отец – бедный фермер, никогда не имевший рабов, но приветствующий саму систему рабства. Как я рада тому, что мать девочки выиграла битву за образование дочери!

Один-единственный день радости – вот и все, что было нам даровано…

– Проснитесь, Мадлен! – Пруденс снова встряхнула ее, и она услышала крики, раздававшиеся снаружи. – Там Немо… Пожар!

– О Боже!..

Мадлен порывисто встала с кресла-качалки и потерла глаза. Непослушными пальцами застегнула верхние пуговицы грязного платья. Чуть раньше она их расстегнула, чтобы немного отдохнуть от душной жары, и заснула там, где сидела.

Она подбежала к открытой двери. Фонарь на крыльце освещал испуганное лицо Немо. Мадлен увидела в небе зарево:

– Школа?

Немо лишь молча кивнул.

Мадлен выскочила из дому и прямо босиком помчалась по песчаной дорожке к старому поселку рабов. Пруденс не отставала, ее взмокшая хлопковая ночная сорочка облепила пышную грудь и широкие бедра. Дорожку заливал яркий свет луны, проникавший между деревьями.

Когда они добежали до школы, последняя уцелевшая стена рухнула внутрь, подняв в воздух фонтаны пламени и искр. Жар стоял невероятный, но Пруденс, похоже, об этом не думала.

– Все мои книги! – воскликнула она. – Они были там! И моя Библия! – кричала она.

– Тебе нельзя туда! – Мадлен оттащила ее подальше.

Несколько мгновений Пруденс пыталась вырваться из ее рук, но потом сдалась и лишь с болью и недоверием смотрела на огонь.

За их спинами собралась небольшая толпа негров: Энди, Немо, Сим и их жены. Прайд и Грант выглядели растерянными.

– Кто-нибудь видел поблизости чужих? – спросила Мадлен.

Никто не видел, Сим сказал, что его разбудил свет пожара; он спал чутко.

Задыхаясь от гнева, Мадлен нервно ходила из стороны в сторону. У нее было такое чувство, что надругались не только над ней, над ее собственностью, но и над самыми простыми и разумными устоями порядочности и благопристойности.

Наконец она остановилась и отбросила со лба прядь повлажневших волос:

– Рэндалл Геттис предупреждал меня, чтобы я не открывала школу. Думаю, это его рук дело… Однако сам он вряд ли стал бы поджигать. Мне он показался самым настоящим трусом. Ему бы понадобились сообщники…

Она посмотрела на ближайшие деревья, опасаясь, что огонь перекинется на них. Но этого не случилось; вокруг горящего строения было достаточно расчищенного пространства. Огонь уже слабел, но жар все еще оставался сильным.

– Хуже всего – не знать, кто твой враг. Ну, что пользы гадать… Может кто-нибудь из вас сходить в дом и принести мне ту фотографию черной женщины?

Линкольн шагнул вперед:

– Я сбегаю.

Он торопливо ушел. Мадлен снова принялась ходить взад-вперед, она никак не могла успокоиться. Пруденс негромко разговаривала с неграми, покачивая головой и пожимая плечами, поскольку не могла ответить на их вопросы.

Линкольн принес дагеротип с портретом Нелл Белая Пташка. Мадлен взяла его и шагнула к пышущим жаром руинам:

– Этот огонь разожгли люди настолько презренные, что им приходится прятать свои деяния под покровом темноты. Уверена, те же люди прислали мне это. – Она вытянула вперед руку, показывая всем лицо проститутки. – Это дурная черная женщина. Люди, которые сожгли нашу школу, утверждают, что черные – это зло, а зло – это черные. Да покарает их Господь! Знаете, почему они прислали мне этот снимок? Моя мать была квартеронкой. – (Негры застыли в изумлении.) – Более того, в какое-то время своей жизни она продавала себя мужчинам. Но мой отец обожал ее. Он женился на ней. И я чту ее память. Я горжусь тем, что во мне течет ее кровь. Ваша кровь. Дурные люди хотят, чтобы мы думали, будто это позор. Что мы ниже, чем они. И ждут, что мы забьемся в угол и будем благословлять их за то, что они бросают нам объедки, или благодарить, когда нас бьют. Пусть катятся к чертям! Вот что я думаю о них, об их поступках и об их угрозах!

Она разорвала дагеротип пополам и швырнула на гору углей. Половинки задымились, скручиваясь, потом загорелись и вскоре исчезли.

Лицо Мадлен казалось красным в отсветах пожара. От жары и от душившего ее гнева его заливал пот.

– На случай, если вы хотите знать: да, меня это очень расстроило и нет – ничего не изменится. Когда здесь все остынет, мы расчистим место и построим новую школу.