Зачет по выживаемости - Василий Гриневич

— Вот тебе! — заорал Алексей, перекрикивая шум падающей воды. Только теперь я заметил, что одна щека у него оцарапана, и из нее сочится кровь. — Вот тебе! — Он согнул руку в локте и ударил ребром ладони по сгибу локтя. — Тварь безмозглая, скотина! Что, позавтракать захотела? Ну, что ж ты не прыгаешь? Прыгай! Кишка тонка?

Нас теперь разделяли тридцать метров вертикальной стены и тонны падающей воды. Неожиданно тварь, зацепив хвостом за накренившееся над обрывом дерево, изогнувшись, нащупала передними лапами расщелину в вертикальной стене там, где поток воды был меньше и, цепляясь бесчисленными ногами за мокрые скользкие камни, начала спускаться.

Силы небесные!

Спотыкаясь и путаясь в лентах придонных водорослей, мы добежали до пологого берега заводи. И оглянулись.

Тварь успела добраться до средины обрыва и, судя по темпу, через одну-две минуты должна была спуститься к подножию. Совершенно невозможно было представить, что она сорвется, имея по крайней мере пять десятков ног, в разных местах стены цепляющихся за малейшие трещины и выступы. Даже если рвануть что есть духу, за это время мы успеем покрыть расстояние не больше полукилометра. Догонит.

— Ну, теперь молись, Васич, — задыхаясь прошептал Алексей.

— Бежим, — пробормотал я, хотя прекрасно понимал, что никуда добежать мы уже не успеем. Спасти нас, поистине, могло только чудо. Мы не двинулись с места. Алексей рядом то ли вздохнул, то ли всхлипнул.

Тварь спускалась с ошеломляющей быстротой. Было в ней что-то противоестественное, механическое, что-то вообще не от живого существа. На Земле ни животные, ни насекомые не двигаются так. Она не лезла, не ползла, а как бы струилась между камнями. Каждый изгиб в ней жил отдельно. Вам не представить существо более чуждое земному воображению, чем эта тварь — исчадие другого мира.

Не знаю, как описать мое состояние. Возможно, то же испытывает приговоренный к смерти за несколько секунд до гибели. В человеческом языке не придуманы такие слова. Все те слова, которые, кажется, выражают самые трепетные оттенки эмоций, тут никуда не годятся. Это чувство проще, грубее, что ли. Не обреченность — отчуждение — вот, пожалуй, наиболее верное слово: отчуждение. Я вдруг с необычайной простотой почувствовал, что все вокруг: скалы, и водопад, и клочки неприветливого пасмурного неба в просветах деревьев, и сами деревья — все это уже не для меня. Может быть, для кого-то другого, но… И дело даже не в том, что это — другая планета. Вчера ничего подобного мне не приходило в голову. Вот через минуту меня не станет, и ничего не изменится, не дрогнет в мире с моей гибелью, мир покатится дальше, словно ничего не случилось, словно я никогда и не существовал.

Неправильно, когда говорят, что в такие моменты душа уходит в пятки. Никуда она не уходит — отделяется от тела и еще некоторое время находится рядом с тобой. Чуть сзади и правее. И ты словно видишь себя со стороны. Очень острое чувство — пронзительное. И продолжалось оно не дольше пяти секунд.

Неожиданно дерево на краю обрыва, за которое тварь ухватилась хвостом, начало крениться: подмытые речным потоком, корни не выдержали. Обламывая ветви, ствол рухнул на край водопада, переломился с оглушительным треском, верхняя часть вместе с камнями и обломанными сучьями соскользнула вниз и, словно чудовищный веник, смела со стены извернувшуюся в воздухе тварь. Все произошло в мгновение ока.

Если нам повезло, потому что речной поток вынес нас к центру водопада и внизу мы упали в глубокую промоину, то чудовище спускалось по самому краю, где вода разбивалась о ступенчатые гранитные скосы. Голова кошмарной многоножки попала под валун, рухнувший вместе с деревом. Кр-ракх! Ствол опять раскололся, застряв среди валунов. Из раскрытой пасти брызнула кровь, перемешанная с пенистой слюной. Течение подхватило безжизненное тело, как огромную полосатую водоросль, и потащило вниз по реке мимо нас, обдав волной запаха гнилой рыбы.

Некоторое время мы молчали, не в силах двинуться с места. От пережитого ужаса и изнеможения подкашивались ноги, и я с трудом смог удержаться, чтобы не сесть тут же в воду и не зарыдать. Рыцарь духа.

— Еще одна такая встреча, Васич, и нам с тобой конец, — пробормотал Алексей. — Всякому везению есть предел.

Я нащупал оберег у себя под комбинезоном — маленький теплый кусочек земного металла чуть пониже ямки между ключицами. «Это тебе зачтется», — сказала Женевьева.

— Что молчишь?

— Пошли.

Прошел дождь. Перебравшись через плавни, мы снова углубились в джунгли. Часа через два крейсерского хода стало заметно, что местность постепенно повышается. Маленькие болотца-змеючники, которые мы старались обходить стороной, встречались все реже и реже. Подлесок, состоявший в основном из растений, похожих на земные папоротники и хвощи, сменился редким кустарником, что рос между серыми пирамидальными стволами, возносившими кроны на высоту метров сорока. Алексей окрестил их термитниками. Они действительно напоминали бледные термитники. Сходство усиливалось из-за полчищ многоногих термитов не термитов, муравьев не муравьев, сновавших по ним вверх-вниз.

Солнце, невидимое за облаками и густыми кронами, постепенно клонилось к западу: лес темнел.

Мы пересекли неглубокий ручей, проломились через густые заросли колючего кустарника и вдруг оказались на дороге. Старое бетонное шоссе. Сквозь щели в плотно уложенных плитах пробивались пучки травы. Стелящиеся ветви лиан покрывали некоторые участки дороги сплошным ковром.

Минуту или две мы стояли, молча глядя друг на друга, на шоссе, не в силах сказать ни слова. Наконец Алексей отдышался. Глаза его в тени нависающих крон, казалось, слегка опалесцировали.

— Есть! — Алексей ударил кулаком в раскрытую ладонь. — Дошли, Васич. — Класс! Дошли! Слышишь?! Все!

Он опустился на колени и, мягко повалившись на бок (в первую секунду я испугался, не стало ли ему плохо), с хохотом упал на бетон.

— Нет, не зря все это.

— Не зря. Вставай.

— Дошли… — Взгляд Алексея был устремлен куда-то вверх мимо меня. Я стоял над ним и смотрел на него сверху вниз, а он смотрел куда-то мимо моего лица, и взгляд его блуждал то ли по кронам, то ли по низким клубящимся облакам.

— Все-таки есть правда на этом свете.

Я огляделся. Справа в метрах трехстах шоссе делало поворот, а за поворотом виднелся… забор, высокий решетчатый забор, оплетенный лианами и потому почти незаметный на фоне пятнистой лесной зелени.

Губы Алексея чуть слышно шевелились.

— Не зря. Слышишь… Устал.

— Забор, — сказал я.

— Что?

— Забор, — повторил я. — Вставай.

Алексей вскочил на колени. Переход был разительный. Переход типа суббота, вечер — понедельник, утро: мгновение назад расслабленный рот и бесцельный блуждающий взгляд счастливого кретина, и вдруг словно после снежка в лицо… Несколько секунд он, не отрываясь, вглядывался за поворот шоссе.