Побег куманики - Лена Элтанг

март, 4, вечер

аллегория вдохновения в барокко — это муза, выжимающая из груди молочную струйку, молоко льется на книжку или что-нибудь струнное, с изогнутым золоченым грифом, не помню, как называется

в мое же молоко будто добавили валерьянки

все время хочется спать, не пишется и не говорится ни о чем, кроме простых вещей — еды, погоды, запаха, цвета, даже о фионе не думается, а целых девять дней так щекотно, так густо думалось о фионе

я забавно устроен — стоит мне впустить в себя другого человека, как он, сам того не подозревая, располагается в моей печени, в артериях, в альвеолах, запрокидывает мне голову, примостившись в гортани, медленно крутится в барабане живота, царапает нёбо, дергает за волосы изнутри, ну и всякие прочие глупости делает, и когда я его, человека этого, встречаю где-нибудь живьем, просто на углу или в кафе, первое, что приходит мне в голову, — как, черт возьми, он выбрался наружу, а потом — он совсем не такой, как тот, что у меня внутри, и от этого — будто сквозняком по ногам и вся спина в мурашках: не такой! не такая! и тот, что внутри, будто съеживается весь от недоумения, господитыбожемой

поэтому лукас во мне до сих пор, ведь я его ни разу не встретил, а фиона — боюсь и думать, что случится с фионой, даже в лавку на чейнмаркет не хожу, хотя кончился сливовый джем и хочется латука, латука, латука

март, 5

je пе voudraispas mourir dans la langue espagnole[63]

похоже, я забываю русский, сегодня раскопал в парке свой секрет и понял, что забыл названия, долго вертел в руках курносого стеклянного мальчика с длинным осколком, растущим из спины, потом вспомнил, что это такое, и чуть не заплакал

подставка для ножа! у нас дома их ставили слева от тарелки, теперь-то я знаю, что надобно справа, но слева гораздо удобнее

два недобро глядящих пухлощеких амурчика, соединенные стеклянной осью, второй мальчик давно откололся, помню, как это случилось и где, даже помню, что в детстве я называл их столовыми ангелами и норовил стащить со стола

и когда папа умер, его столовый ангел достался мне — вместе с запонками и табачной жестяной коробкой с письмами

но — как называется эта штука на самом деле, не могу вспомнить, можно спросить у брата, правда, он мне не пишет и не подходит к своему вильнюсскому телефону с круглой выгнутой трубкой, в которой пересыпается песок, и эбонитовыми черными рожками

может быть, его стеклянная ось уже обломалась и торчит у него из спины?

март, 5, вечер

старина барнард привел меня в кафе сан-микеле, здесь столики на восемь человек, азиатская наивная нумерология, окрестные клерки поедают зеленые клецки, глядя друг другу в незнакомые постные лица, а один столик — посреди зала — на двенадцать человек, в том смысле, что без иуды? кор-по-ра-тив-ный, гордо сказал менеджер, понятное дело, осталось обзавестись музыкальным автоматом и пластмассовыми вилками, и чего я злюсь? оттого, что никак не начнется весна, хотя весна — паршивое время для тех, кто not well, так выражалась сестра ульрих, сказала бы прямо: паршивое время для помешавшихся педиков, киммерийских сумерек, моржей и плотников

утром мы с барнардом сидели на парапете в порту, мимо нас прошли хасан-зороастриец, мой сосед по трюмной норе, и еще один парень из обслуги, помню его по манере отмахиваться руками от невидимой мухи

в порт валетта пришла их высочество голден принцесс, вот оно что

они меня не узнали, мои лиловые эфиопы, короли трик-трака, даже смешно, а всего-то делов — состричь волосы и неделю не брить лица

красавчик мо без трусов, крошка морас в красном платье с пионами, тайком спускающийся по служебному трапу, как обкуренная кинозвезда

да что там, за три месяца обида свернулась темной кровью, хасанчик, эй! я простил тебя, сыграем на ворованную мелочь?

То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,

Sigmund-Haffher-Gasse 6 A-5020 Salzburg

From: Dr. Jonatan Silzer York,

Golden Tulip Rossini, Dragonara Road,

St Julians STJ 06, Malta

Mдrz, 1

Чанчал, у меня для тебя подарок! Помнишь, ты рассказывал мне про свои опыты со смесью табака с опиумом. Ты как-то смешно называл эту смесь… madak ?

Я говорил тебе, что видел невероятной, эпической красоты трубки в Musee des Hommes, там были еще лампы для нагревания, серебряные весы для опиума и прочие изощренные штучки.

Так вот — я подарю тебе настоящую древнюю трубку, точнее, осколок ее, курить там нечего, от трубки остался только мундштук, зато любоваться на нее можно бесконечно: золотая выгнутая саламандра примостилась спать на нефритовом стебле. Ясное дело, на чем же еще.

За такую вещицу любой музей, тот же Musee des Hommes или женевский Musee de Guimet, с радостью заплатит несколько тысяч евро, а то и все десять. Но ты ее не продавай, мальчик мой, — это будет наша с тобой саламандра, символ новейшей алхимии, на которую я потратил половину жизни, а ты только начинаешь постигать… И не вздумай упрекать меня за романтический пафос.

К тому же она досталась мне невероятным способом: фиона Расселл вручила ее с просьбой засунуть поглубже, а? каково выражение? — это было утром, после смерти жены профессора, я тебе писал об этом, в отель явилась полиция, и найденное нужно было спрятать. Разумным решением, разумеется, было разделить все и разобрать по разным комнатам, чтобы не бросалось в глаза, мне досталась саламандра, причем никто из них не догадался, что это такое. А я промолчал.

Фиона сказала, что вещи принадлежат университету, оплатившему экспедицию. Но это чушь — в университете никто даже не подозревает о том, что мы натворили в Гипогеуме.

Затея сия целиком на совести Форжа, и вещи он, разумеется, присвоит. Вернее, то, что сможет присвоить. Прекрасную ящерицу я возвращать не намерен, она твоя.

Впрочем, и я — тоже, ты это знаешь.

ЙЙ

ФИОНА — ОСКАРУ

(Записка, оставленная у портье)

Я знаю, что вы скажете, Оскар Тео.

Что у меня приступ паранойи — мистические совпадения и значения мерещатся мне даже там, где нет ничего, кроме элементарной и привычной бытовой знаковости.

Именно поэтому я пишу вам записку, а не захожу, как раньше, в вашу комнату выкурить индийскую сигаретку.

Стрела, которая убила Надью, была сделана из тиса.

В этом нет ничего странного — из тиса делали древки копий и боевые луки, тис называли кровоточащим деревом, потому что из глубокой зарубки могла долго сочиться темно-красная смола.