Ковчег - Дэвид Мэйн

Ладно, теперь у каждой из нас есть, что рассказать. Такой рассказ получится — всем рассказам рассказ.

Я буду скучать по Илии и ее байкам. Я и по Хаму буду скучать, пусть он и грубиян. Еще один человек, который под мрачной маской скрывает доброе сердце. Сим все еще злится на него из-за чего-то. В чем дело, не знаю — Сим наотрез оказывается объяснить. Сим ко мне всегда относился с добротой. А с детьми он полностью преображается. Они его обожают.

О Мирн и Яфете ничего не могу сказать. Она девочка беззаботная. Казалось бы, что в этом плохого, а меня это раздражает. Может быть, глядя на нее, я вспоминаю себя в ее годы, когда уже успела пережить то, чего она никогда не изведает. Скорее всего, это меня и злит. Я несправедлива? Да, конечно. Хочу ли я, чтобы она испытала то же самое? Естественно, нет. Но мне все-таки хочется, чтобы в ее пустой головке завелась хотя бы капля мозгов.

Яфет взрослеет. За месяцы, проведенные в море, он изменился. Все мы изменились (кроме Мирн, прошу обратить на это внимание). А потом еще этот несчастный случай. Поведение Яфета после происшествия достойно восхищения. И все же каждое утро приходится гадать, что за Яфет предстанет перед нами: громкоголосый ребенок, который хохочет над каждой нелепостью, или тихий серьезный юноша. Надо отдать ему должное, работает он гораздо больше, чем прежде.

Ну и конечно, отец и мать. Они сыграли огромную роль в моей жизни. Отец как-никак выкупил меня и отдал Симу — с этим долгом мне никогда не расплатиться. (Если бы судьба не свела меня с ним, я бы прожила в какой-нибудь дыре короткий век блудницы и давно была бы мертва.) Он стал для меня лучшим отцом, чем мой настоящий родитель. Мать на его фоне смотрится неброско, но я-то знаю: ей не по душе быть на переднем плане. Она верит, что все заранее предрешено. Интересно, что она думает о нашем отъезде? Тяжело жить без надежды. Да и с надеждой жить непросто.

* * *

Наконец я получила ответы на свой вопрос. В прошлом году мне удалось остаться с каждым на несколько мгновений и задать вопрос, который меня мучил с самого начала: «Почему Господь так поступил?»

Отец: — Потому что Он хотел очистить мир от греха и наказать отступников.

Мать: — Мог — и поступил.

Сим: — Потому что Он хотел, чтобы мы стали лучше.

Хам: — Потому что Он не уважает дело рук Своих.

Илия: — Потому что Ему, как и большинству мужчин, нравится разрушать. Нравится — и все.

Яфет (тихим монотонным голосом, уставившись на скрученную птичью лапу, в которую превратилась его рука): — Потому что Он главный, и тебе не следует об этом забывать.

Мирн: — Ему хотелось посмотреть, что мы будем делать.

Ни один из этих ответов меня не удовлетворил. Впрочем, и собственный ответ — нет предела страданиям, которые Он уготовил нам по причинам, ведомым только Ему — меня не устраивает. В итоге я вернулась к тому, с чего начинала.

* * *

После ужина Сим отводит меня в сторону и говорит:

— Хорошие новости. Я весь день шел на юг, посмотрел наш путь. Остальные сделали то же самое.

— И?

— Первый день мы будем просто идти вдоль реки. Сложно не будет.

— Приятно слышать, — киваю я. — В кои-то веки достается что-то простое.

— Но потом река поворачивает на запад.

— Да?

Он облизывает губы:

— Некоторое время нам придется идти по горам. Однако не надо думать, что путь через них будет долгим. За горами у нас все шансы найти такую же хорошую землю, как и здесь. А может, даже лучше.

— Хорошо.

— Бера, мы справимся. Я уверен.

Я вспоминаю Ульма и его утлое суденышко.

— Я не сомневаюсь, что мы справимся. Только не понимаю, почему меня должна обрадовать новость, что ты принес.

— Я о других. Мирн и Яфет отправляются на север. Они могут просто идти вдоль реки. Идти и идти, может быть, даже несколько недель. На севере гор нет.

Не могу сдержать смешок и хихикаю. Я тыкаю пальцем в грудь мужу и говорю:

— Хорошая новость, Сим.

— Слушай дальше. Хам с Илией отправляются на восток. Там тоже гор нет, только равнина, земля, может, слегка суховата…

— Знаешь, ты сумасшедший, — говорю я и улыбаюсь, показывая, что шучу.

— Почему? — хмурится он.

— Должно быть, я единственная женщина на свете, чей муж считает предстоящие испытания удачей. Признайся, ты ведь так считаешь? Мы благословенны более других, потому и наши испытания должны быть тяжелее, чем у других?

— Я имел в виду совсем другое. Это же здорово, что другим будет легче.

— Зато мы будем страдать. А страдания — благо.

— Дело не в том, что страдания — благо, — мрачнеет он, — а в том, что… что…

— Предстоящее испытание дает шанс показать, что ты готов его преодолеть.

Он смотрит на меня, пытаясь осмыслить мои слова. Если бы кто-нибудь взялся написать портрет Сима, используя только прямые линии, он все равно добился бы значительного сходства. Особенно сейчас, когда Сим хмурится, что часто происходит, когда он озадачен.

— Да, — наконец соглашается он. — Думаю, что так. А ты считаешь, это глупо?

— Нет.

— Ты думаешь, что у тебя муж-дурачок, которому нравятся страдания? — дуется он.

Я целую его там и здесь, прямо в обиженно надутые губы (мы одни у речки, так что никто не видит). Мелькает легкая тень беспокойства (где дети?), но я отмахиваюсь от нее и продолжаю его целовать.

Мои поцелуи успокаивают его.

— Я думаю, что мой муж считает необходимым совершать достойные поступки, и ему все равно, во что это ему станет.

— Как будто я глупец.

На самом деле совсем наоборот, но я не хочу вдаваться в объяснения. Я просто целую его снова.

Ной дал зарок больше не пить. Он говорит Яфету:

— Перед отъездом выруби виноградник. Возьми с собой столько лоз, сколько тебе нужно, мне они без надобности.

Он ожидает, что Яфет начнет спорить, но после потопа младший сын стал послушным.

— Хорошо, па. Вырублю.

Ной смотрит, как Яфет неуклюже поднимает топор. Основной вес приходится на левую руку, искалеченная направляет удар. Топор опускается и раскалывает дерево на части. Пропитанные смолой доски ковчега горят дымно, но жарко — этой зимой они пустили на дрова треть судна. Зияющий прорехами корабль громоздится над ними, словно гниющий труп гигантского животного, словно напоминание о минувшей беде.

— Яфет, — зовет Ной.

Топор опускается, чурбан трескается, но не раскалывается. Яфет, тяжело дыша, издает рык. Он снова опускает топор, и на этот раз дерево поддается. Яфет швыряет расколотый чурбан в растущую кучу дров.