Ковчег - Дэвид Мэйн

— Да, па.

Ной мнется. Он хочет сказать сыну: «Ты молодец, я горжусь тобой», «Я потрясен тем, как закалило тебя несчастье» и даже «Я буду скучать по тебе и Мирн». Но язык Ноя не привык к таким словам, с детьми он всегда говорил иначе. Он им отдавал приказы, рассказывал о хороших и дурных поступках и их последствиях. Об этом он говорить умеет.

Яфет смотрит на него украдкой:

— Чего, па?

Ной показывает на дрова:

— Ну ты и нарубил.

— Господь превратил меня в калеку, так что мне надо тренироваться, — кивает Яфет.

Ной морщится.

— К тому же мне хочется нарубить и для тебя с мамой.

— Да, ты ведь скоро уезжаешь, — Ной мнется. — Ты уж проверь, вдруг Мирн чего забыла.

— Я уверен, другие ей уже не раз все сказали, — пожимает плечами Яфет, но спустя мгновение соглашается: — Хорошо проверю.

Яфет медлит, а потом говорит:

— Па, мне бы хотелось кое-что сказать.

— Говори.

Теперь уже мнется юноша:

— Я про Хама.

Ной молчит.

— Хам поступил отвратительно и заслуживает наказания, но…

Яфет замолкает.

— Но что? — стальным голосом спрашивает Ной.

Яфет постукивает обухом топора по ноге.

— Ханаан не должен расплачиваться за проступок отца. Это несправедливо. Он же ребенок, он-то тут при чем?

Ной смотрит на небо, его губы плотно сжаты. Небо чистое, всего лишь несколько облаков, что плывут в вышине, как ангелы. Ной помнит ангелов: они виделись ему во время потопа. Больше они не появлялись.

— Па, так несправедливо.

— Это все, что ты хотел мне сказать? — спрашивает Ной.

Яфет снова поднимает топор:

— Да.

Ной смотрит, как его младший сын обрушивает топор на дерево. Гнев переполняет его, грозя вырваться наружу, и Ной до боли сжимает челюсти, чтобы сдержаться.

— Спасибо за дрова, сынок, — осторожно произносит он.

Ной уходит, а Яфет продолжает трудиться. Он трудится долго. Куча дров становится почти вровень с ним.

Вот она, благодарность.

Наступает день, когда мы должны пуститься в дорогу. Дождь прекращается, солнце разгоняет тучи. Естественно, все тут же приходят к выводу, что Господь дает знак, указывая, что наступила благоприятная пора отправляться в путь, что на нас и наших потомков снизойдет небесное благословение и тому подобное. Я-то доволен, что не придется ехать под дождем, но все же, в отличие от отца и Сима, не готов заявить, что Творец всего сущего ниспосылает знамение мне лично. В этом вся моя семейка — они никак не могут осознать собственную ничтожность в масштабах Вселенной.

Короче, последние несколько недель прошли так, что я даже рад, что уезжаю. Не буду отрицать, мне больно, но кое с чем я расстанусь с без сожалений. Взять, к примеру, косые взгляды, которыми меня все награждали, будто это я нализался и валялся, вывалив достоинства на всеобщее обозрение. А его слова, эхом звенящие у меня в ушах? Ханаан, мол, станет рабом. Лежу по ночам, прокручиваю все в голове, пока меня колотить не начинает и я уже готов вскочить, схватить тесло и пойти крушить все направо и налево. Пусть попробуют сделать из моего сына раба. Пусть только попробуют.

Теслом можно натворить дел. Не хочу об этом думать: все-таки хорошо, что мы уезжаем.

Мы собрались со скарбом на росчисти позади шатров, животные повернуты головами по направлению нашего движения. Яфет и Мирн идут на север, Сим и Бера — на юг, а я с Илией — на восток. Уж поверьте, нам будет труднее всех. Рек, где бы водилась рыба, нет. Чем мы будем кормиться — никто не думал, не говоря уже о том, что в степях, куда мы направляемся, туго с деревьями. Спрашивается, чем же мы будем поддерживать огонь? Я даже не хочу поднимать эту тему, и так ясно, что нам преподали урок, но стоит мне раскрыть рот, все тут же кинутся меня разубеждать.

Мать выглядит несчастной. Я обнимаю ее, и она, не издав ни звука, прижимается ко мне. Господи, благослови ее, она никогда от меня не отказывалась. Я вспоминаю, как ей было плохо, когда я много лет назад впервые ушел из дома. Сейчас ей гораздо тяжелее.

Отец прочищает горло. Понятно, он собирается произнести речь, а уж хотим мы ее слушать или нет — его не волнует.

— Сегодня великий день, — начинает он. — В этот день Господь уготовил нам завершить труд, который Он начал.

«Если это только начало, — думаю я, — ни за что на свете не хотел бы услышать конец».

Отец замолкает. Видать, задумался, что сказать еще. Мать склонила голову мне на грудь. Я слышу, как в ветвях ив у реки посвистывают сойки, и невольно понимаю, что буду скучать.

— Бог созидает, и Бог разрушает, — говорит отец. — Два года назад Он разрушил. Ныне же с нашей помощью Он снова будет созидать.

Мать выпрямляется и похлопывает меня по груди, смотрит на меня с вымученной улыбкой. Ни слезинки. А я чего ждал? У меня мать крепкая, слез от нее вы не дождетесь.

— Я хочу, чтобы вы кое-что запомнили. Все вы, — говорит отец и кидает многозначительный взгляд в мою сторону. — Работайте не покладая рук и помните: все во власти Господа.

«Разве Он еще не убедил нас в этом?» — хочется закричать мне. Сим раскрыл рот и смотрит на отца, словно голодный на хлеб, а Яфет, который совсем недавно был веселым маленьким непоседой, стоит столбом, уставившись в землю. Мальчик относится к себе слишком серьезно с той поры, когда пух у него на губе превратился в усы. Не повезло тебе, малыш, но даже если будешь ходить мрачным, новая рука у тебя все равно не отрастет.

— Все во власти Бога, — повторяет отец, видимо на тот случай, если до нас с первого раза не дошло. — Покоритесь воле Его, как покорился я, и вам воздастся так же, как мне, и пребудете вы в довольстве, как и я.

И как я не расхохотался? Я сдержался, но чего это мне стоило! Ты уж прости, отец, я от тебя всякое в жизни повидал, но вот довольства тебе явно не хватало.

Так или иначе, но он закончил. Он сухо обнимается с Яфетом, Симом и даже со мной. И какие чувства, спрашивается, должен я испытать? Что, я должен быть польщенным? А может, благодарным? Потом Сим пожимает мне руку, бубнит: «Удачи, Хам», а Яфет поворачивается ко мне спиной, словно я нечистый. Ну и пожалуйста. Мать среди внуков и внучек кажется такой хрупкой. Илия, Мирн и Бера сбились в кучку, плачут и смеются. Наконец мы разъезжаемся в разные стороны. Как же долго я ждал этого момента.

В первое утро нашего путешествия я часто оглядываюсь назад. Луг, по которому мы едем, слегка возвышается над долиной, где течет река. Уклон не слишком крут, но шатры и сады становятся видны как на ладони. Река серебряной лентой скользит среди зелени, а у самого берега видна возделанная земля. Шатры и загоны для скота совсем как игрушечные, а обломки ковчега, грузно нависающие над ними, делаются все меньше и меньше. Отец и мать съеживаются сначала до размеров кукол, потом муравьев, а потом и вовсе пропадают. Время от времени на глаза попадаются Сим или Яфет, или, точнее, их животные, неровной линией тянущиеся вдоль берега. Они идут на север и юг, мы держим путь в степи и вскоре исчезнем у них из виду. Как же нам будет одиноко.