Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова

– Почему ты не раздеваешься в раздевалках «только для членов клуба»?

– Минуточку. Где?

– Есть специальные раздевалки для игроков, посеянных под первыми шестнадцатью номерами, – объяснила Линдсей.

У меня был номер тринадцатый, у Линдсей пятый. У Винус третий, у Серены – первый.

– Ты что, не знала об этом? – удивилась Линдсей. – Надо обязательно сходить и посмотреть.

Моя русская подружка не поднялась выше тридцать второго номера. Поэтому я сказала ей «прощай», оставив ее с клубникой и кроссвордом. Нам пора расстаться, подумала я, может быть на время, а может быть, и навсегда. А потом я поднялась и направилась к раздевалкам членов клуба. «Поднялась» – это хорошее слово, потому что я попала прямо в рай. Я хочу сказать, что эти раздевалки, раздевалки «только для членов клуба» в Уимблдоне, вещь совершенно уникальная. Когда ты входишь, то оказываешься в небольшой прихожей с картинами восьмидесятых годов. Направо расположена уютная гостиная с двумя удобными лежаками, а прямо перед тобой находится собственно раздевалка, самая красивая в мире. В ней всего восемь шкафчиков, но это лучшие шкафчики, напоминающие небольшие кабинки, которые принадлежат только тебе. У них высокие двери и никаких замков, потому что вся эта роскошь – это твоя личная раздевалка. Я смогла сдержаться, хотя про себя закричала от радости.

Я все еще улыбалась, выходя на свой первый матч, в котором я быстро вынесла украинку Юлию Бейгельзимер[55]. Но самое важное для меня в тот день произошло после того, как я вышла из раздевалки после игры. Я то ли шла по темному холлу, то ли поднималась по лестнице. Точно я не помню, но у меня было ощущение, что я поднимаюсь – именно поэтому я думаю, что это была лестница – и столкнулась с кем-то, кто спускался мне навстречу. Этот человек, когда мы разговаривали, стоял на несколько футов выше меня. Это был Хуан Карлос Ферреро. Он уже выиграл свою игру и у него был этот невозмутимый и славный вид, который как бы говорил «день-закончился-и-мне-нечего-больше-делать». Он как раз возвращался с пресс-конференции – я уже рассказывала, что это настоящая яма с дерьмом, не важно, выиграл ты или проиграл. Теперь мне было семнадцать, а ему двадцать четыре, но чувства остались прежними. Я была влюблена в него по уши, и даже не в самого Хуана Карлоса Ферреро, а в свою любовь к нему. Поэтому все, что он говорил, казалось мне или смешным, или важным.

– Мария, Мария, – улыбнулся он мне, – смешно, что мы встретились именно сейчас. Я только что общался с журналистами, и они спросили меня, кто, по моему мнению, выиграет женский турнир. И я сказал, что это, без сомнения, будет Мария Шарапова. Я поставил на кон свою репутацию, Мария, – добавил он, рассмеявшись. – Так что не подведи меня. Не заставляй выглядеть идиотом.

Мое имя, когда его произносил Хуан Карлос со своим испанским акцентом, звучало просто волшебно. Глупо, но воспоминания об этой встрече сопровождали меня все оставшиеся дни турнира. Они добавляли мне чуточку уверенности в себе и чуточку мотивации. Я не просто выигрывала. Я доказывала, что Хуан Карлос Ферреро не зря поверил в меня.

Во втором раунде я играла с Энн Кеотавонг[56]. Она была местной, любимицей всего города и одной из лучших теннисисток Великобритании, но меня было уже не остановить. Когда я смотрю на съемки того турнира, меня не перестают удивлять несколько вещей. Первое – как я была юна. Уже не ребенок, но все еще в процессе превращения во взрослую. Еще не та, какая я теперь, но нечто сформировавшееся только наполовину. Второе – это выражение моего лица, как будто моя противница, и не важно кто она, нанесла мне личное оскорбление и теперь наступило время отмщения. У меня нахмуренные брови, закрывающие глаза. Прядь волос хлещет меня по лицу. Я ничего не слышу вокруг себя. Это, кстати, один из способов завести себя перед игрой – убедить себя, что была совершена несправедливость, а твоя миссия заключается в мести. Иными словами – в тот год у Энн Кеотавонг не было никаких шансов. Два сета подряд 6–4, 6–0.

И вот еще что смешно. В тот год я была настроена выиграть Уимблдон, и на пути к победе меня ждало множество событий и великих матчей, но ни в финале, ни в полу-, или четвертьфинале я не показала своей лучшей игры, хотя все они, без сомнения, яркие моменты моей карьеры. Свою лучшую игру я сыграла в третьем круге, когда впервые играла на центральном корте, в присутствии небольшого количества зрителей, против Даниэлы Хантуховой, словацкой теннисистки, которая в какой-то момент своей карьеры входила в первую десятку мирового рейтинга. Хантухова выигрывала Мастерс в Индиан Уэллс и доходила до полуфинала в Уимблдоне. Она очень хорошо играла на траве. Вообще, свой лучший теннис можно показать только на траве. Хороший противник может заставить тебя выполнять такие удары, которые тебе и не снились.

А что же насчет мотивации?

Когда мы сошлись, чтобы посмотреть, как бросают монету[57], я сказала себе:

– Черт, у нас одинаковые платья!

К моему ужасу, и на мне, и на Хантуховой была одинаковая форма «Найк». В этом не было ее вины, но меня это вывело из себя, и позже я проследила, чтобы такая ситуация никогда не повторилась. Как? Когда наступило время подписывать новый контракт с «Найк», они включили в него параграф, который гласил, что на каждый турнир, на котором я буду играть, компания будет предоставлять мне эксклюзивную форму. Ни у одной другой теннисистки такой формы не будет, по крайней мере у тех, кого спонсирует «Найк». Но раздражение, которое я почувствовала в тот момент, добавило моей игре необходимого перца.

Очки, которые я выигрывала у Хантуховой, все эти бесконечные розыгрыши мяча – я помню все: давление мяча на струнах ракетки, кроссы, едва касавшиеся линии. Я долго шла к этому моменту. Начало было положено в Испании, потом турниры в Италии и Германии, выход в четвертьфинал Открытого чемпионата Франции, чего я никак не ожидала, победа в Бирмингеме. Я инвестировала свое время в тренировки и турниры, и вот теперь все заработало. Мне казалось, что это самая идеальная игра в моей жизни – этим я хочу сказать, что совершила очень мало ошибок и выполнила каждый удар, заставляя мяч приземляться туда, куда мне было надо. И дело было не только в удачных подачах или очках. Дело было в моем психологическом состоянии, в моей концентрации. Я нащупала свой ритм. Не забывайте, что концентрация – это не только умение сосредоточиться на мяче; это еще и умение отключиться от всего остального мира, способность игнорировать все, кроме корта и девушки, стоящей на другом его конце, которая ждет, когда ее начнут двигать как марионетку на ниточках. В такие моменты, а они случаются очень редко и ты молишься, чтобы Бог послал их тебе, ты становишься такой проницательной, что даже тупеешь. Не существует ничего, кроме игры, и только игра имеет значение. Я победила в двух сетах 6–3, 6–1, но этот счет ничего не говорит о том, насколько волнующим был этот матч.