Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова

– Послушай-ка, тело, – сказала я, – завтра утром эта простуда исчезнет, и ты опять будешь здоровым. И это не просьба. Это приказ. Вперед, за работу.

Потом я повернулась на бок, закрыла глаза и попыталась заснуть, но безуспешно. Прежде всего потому, что впереди у меня было завтра, с толпами болельщиков, телевидением, и еще игрой, самой важной в моей жизни. А еще меня ждал противник, который будет давить на меня больше, чем любой другой противник в моей карьере – Серена Уильямс. В прошлом году она выиграла Уимблдон, так же как и годом раньше. Так что теперь она попытается стать первой теннисисткой после Штеффи Граф, которая выиграет Уимблдон три года подряд. Со стороны она казалась непобедимой, большой, быстрой и сильной; теннисисткой, которая может выиграть очко с любой точки на корте. Может быть, самой лучшей из тех, кто когда-нибудь играл в теннис. И она была старше меня, играла здесь не в первый раз и знала все на свете. И чем больше я думала об этом, чем больше это занимало мои мысли, тем сильнее я чувствовала свое больное горло, которое буквально убивало меня, и свой нос, который был так забит, что я с трудом могла дышать. А если я не могу дышать, то как я смогу играть? И вот я обдумывала все это снова и снова, и мое сердца начало колотиться. Я вдруг поняла, как мало я сплю в ночь перед финалом из-за всех этих мыслей. А сон мне необходим, но пока я думала о том, как мне нужен сон, время проходило без сна и скоро должно было наступить утро. Может быть, я все-таки немного поспала – пока думала, что просто лежу и волнуюсь, – но, если даже и так, то некрепко и недолго. Самое большее всего несколько часов – и это в ночь перед финалом Уимблдона!

Завтрак был ужасен. Отец смотрел на меня с настоящей озабоченностью. Мне от этого стало стыдно и неловко. Как я умудрилась так развалиться прямо накануне великого события? Это выглядело почти как провал, как настоящая слабость. Я была зла, но старалась не показать этого. Юрий приготовил мне овсянку, как он делал это каждое утро. Я поела, потом выпила чай с медом и отправилась на корты.

Тренеру я рассказала о простуде так, как будто сообщала ему строжайший секрет. Для него это, наверно, выглядело так, как будто я заранее извинялась за свое неизбежное поражение. Знаете, как это бывает: «У меня ужасная простуда, и я не спала всю ночь, и что вы от меня ждете?»

Он посмотрел на меня и расхохотался.

– И что в этом смешного?

– Ты, – ответил он. – То, что ты сидишь здесь, за несколько часов до финала Уимблдона, и волнуешься о том, что у тебя простуда. Простуда. Простуда? Гребаная простуда? Как только вы разыграете первое очко, от твоей простуды не останется и следа. Как будто ее и не было. Не выспалась? Когда выйдешь на корт, то будешь такой выспавшейся, какой в жизни еще не была. Ха. Мария волнуется, потому что у нее простуда.

Честно говоря, мне даже не пришлось дожидаться розыгрыша первого очка. Как только он закончил говорить, простуда исчезла.

Я выполнила свой предматчевый ритуал. Вышла на корт, постучала по мячу минут сорок, потом вернулась в раздевалку, успокоилась и постаралась ни о чем не думать. Меня отправили в раздевалку «только для членов клуба», роскошную сверх всякой меры. Несколько дней назад здесь была целая толпа игроков. А теперь остались только мы двое. Серена и я. Это был мой первый финал в турнирах Большого шлема, и поэтому я впервые ощутила зловещую атмосферу последнего этап. Снаружи были толпы болельщиков, зрителей и репортеров. Настоящая гудящая масса. А в центре этой массы я сидела в раздевалке в полном одиночестве.

Думала ли я тогда о долгой дороге, которая привела меня сюда? Нет. Я думала только о том, что происходит сейчас и произойдет через пять минут. Только так можно пережить такой день. Разбивая его на отдельные сегменты.

Я пошла разогреться в спортзал. День оказался прекрасным, на улице было градусов семьдесят[64] и небольшой ветерок – так мир выглядит на следующий день после шторма. Трибуны стали заполняться. Было еще рано, но все вокруг было наэлектризовано. Я была возбуждена, взволнована и готова начать. Чувствовала, как во мне шевелится то старое чувство, то вечное мое желание «одолеть их всех».

Я вернулась из спортзала в раздевалку и стала ждать. Серена была в своей раздевалке. Я слышала ее, хотя и не видела. Она выполняла свои ритуалы так же, как я выполняла свои. Сидела в таком же одиночестве, как и я. У меня было такое ощущение, как будто на пустынной планете осталось только двое людей. Нас разделяли всего пятнадцать футов, но каждая из нас вела себя так, как будто была единственным человеком во вселенной. Нам с Сереной надо было бы быть друзьями: мы любим одно и то же, у нас общая страсть. Только несколько человек в мире знают то, что знаем мы – каково это быть в самом центре урагана, что значит победа, и что значит поражение, что значат страх и злость, которые заставляют тебя двигаться вперед. Но мы не друзья – далеко нет. Мне кажется, что в какой-то степени мы заряжаемся энергией друг от друга. И это лучше, чем просто дружба. Может быть, это именно то, что необходимо для того, чтобы впасть в контролируемое бешенство на корте. И только когда ощущаешь такой непримиримый антагонизм, у тебя появляются силы чтобы прикончить свою противницу. Но кто знает? Однажды, когда все это будет в прошлом, может быть мы станем друзьями. Или не станем.

Никогда нельзя сказать наверняка.

Уимблдон весь состоит из ритуалов и традиций – на каждое действие есть свое правило. За нами пришли церемониймейстеры, чтобы проводить нас на Центральный корт. Я шла первой, потому что была претенденткой, Серена шла в нескольких десятках футов позади, потому что она защищала свой титул и была посеяна под более высоким номером. Каждую из нас сопровождал официальный представитель оргкомитета, одетый в соответствующую одежду, со сжатыми губами и серьезным выражением на лице. Никаких шуток, никакого валяния дурака. На мне было то же самое легкое платье от «Найк», в котором я играла весь турнир, белые теннисные туфли «Найк» и золотой крестик на цепочке. Серена была одета в белое платье с золотой полосой сбоку, белую бандану и позвякивающие золотые серьги. Она выглядела как настоящая чемпионка. Пока мы шли по тоннелю, я ощущала вокруг себя толпу, присутствие всех этих людей. Как я уже сказала, это был прайм-тайм, и все вокруг было наэлектризовано. Ничего подобного я еще не ощущала. Мы выходили на самую большую сцену в спортивном мире – на Королевский корт.

По идее я должна была бы думать об истории и империи, о жизни и судьбе, о теннисе и быстротекущем времени, но вместо этого, когда мы вышли и толпа заревела, я могла думать только об одном: «Мне надо в туалет! Это все чай с медом. И зачем я выпила столько чая с медом?»

Как только мы закончили разминку, я повернулась к судье на вышке.

– Где здесь поблизости туалет? – спросила я.

Судья на линии провел меня тем же путем, которым мы выходили на корт, и указал на дверь под трибунами. Так все для меня и началось – не успев выйти, я вернулась той же самой дорогой, чтобы сходить в туалет. Это был изысканный туалет «только для членов клуба», расположенный сразу же возле корта, с позолоченными ручками, серебряными умывальниками и настоящими полотенцами вместо бумажных.