Доказательство чести - Кирилл Казанцев

— Чья шкала?

— Рихтера.

— Я не знаю никакого Рихтера, и никакой шкалы он мне не давал.

— Именно этого Рихтера никто не знает, но его прибором измеряют баллы при землетрясении. Потому-то я и спрашиваю, сколько баллов было на той шкале без тринадцати минут двенадцать этой ночью, иначе говоря, сорок восемь минут назад?

Качалкин молчал. Он прекрасно понимал, о чем идет речь, и уже подумывал о том, чтобы позвонить начальнику СИЗО. За всеобщей суматохой тема притупится, а масштабные разборки еще никогда не приносили качественных результатов.

— Я вас не понимаю.

— Думаю, что поймете сразу, едва я доложу начальнику ГУИН, как майор Качалкин во время исполнения служебных обязанностей в двадцать три часа сорок семь минут выходил на улицу. Он сел в машину, принадлежащую одному из активных членов организованной преступной группировки Шебанина, и беседовал с ним почти четверть часа. Теперь вопрос стоит следующим образом: как правильно выйти из обстоятельств, которые для майора Качалкина непременно закончатся увольнением? Это самое малое, причем в тот момент, когда за плечами гигантский стаж в восемнадцать лет и семь месяцев. В худшем случае будет судимость. В тот момент, когда человеку исполнилось жалких сорок лет.

В голове майора кипела работа. Глупо отпираться, когда тебе сообщают такие подробности. Версии вылуплялись как цыплята в инкубаторе. Некоторые из них погибали, не успев сделать первого вздоха. Щелк!.. Щелк!.. Щелк… Локомотив подставил — нет. Человек, приехавший от него по звонку, — версия умерла. Пятьдесят баксов пришли из кассы службы безопасности ГУИН — и эта идея немедленно сдохла. В таком случае его забраслетили бы прямо на улице.

— Вы слишком напряжены, майор, — заметил Копаев. — Расслабьтесь. Я вам подскажу, что нужно сделать. Сказать: «Да, я выходил на улицу, нарушив инструкции, и беседовал с членом ОПГ в его машине».

— Я не знал, что он преступник, — нашел альтернативный ответ Качалкин.

— Вот видите! — Пащенко ткнул в него пальцем и посмотрел на Тишкина. — Это наш человек. А вы: «Подонок, подонок!» Какой же он подонок, если готов с нами работать?

— Еще не вечер, — подыграл Тишкин, что, впрочем, осталось незамеченным.

— Кто эти люди? — справился осунувшийся Качалкин.

— Это люди, которые видели, как дежурный решал вопросы с преступником. Какая вам разница, кто они, если с вами разговариваю я?

— А я с вами разговаривать не буду, — вдруг отрезал майор.

— Нет проблем. — Копаев вынул из кармана телефон. — Сейчас я тебе покажу второй вариант разговора. — Он быстро набрал номер и заявил: — У тебя есть секунд двадцать до того момента, пока разбуженный начальник управления не подойдет к телефону. Представляешь, в каком состоянии он это сделает?

— Да что вам нужно-то?! — взвился майор. — Я что, отказываюсь разговаривать, что ли?! Главное, чтобы не обвинять!..

— Вот видите. — Антон развернулся к Пащенко и убрал телефон в карман. — А вы: «Сука конченая, скот продажный». Это наш человек. Наш! Он еще покажет вам, как бандюков разводить!.. — Сотрудник УСБ резко склонился над столом. — Я правильно говорю, Качалкин?

— Правильно…

— Вот так. — Копаев качнул головой. — А сейчас говори, майор, что просил Локомотив передать Ферапонтову?

Понимая, что навек попадает под настроение Тишкина, дежурный повторил вслух текст записки.

— Очень хорошо, — похвалил Копаев так, словно беседовал с верным товарищем по службе. — А что велел передать Ферапонтов?

Качалкин, все больше завязая в трясине зависимости, передал разговор с Сорокой.

— Значит, после следователя, в твою смену? — переспросил Тишкин. — Браво, майор. Не сомневайтесь в том, что руководство узнает о том, какую помощь вы оказываете в проведении оперативно-разыскных мероприятий.

Антон вмешался тогда, когда начальник СБ до конца сделал свое дело:

— Вы будете передавать записки от Ферапонтова Локомотиву и обратно. Делать это вам придется с теми нюансами, на которые мы вам укажем.

У Качалкина не было выбора.

— Конечно, я понимаю. Нужно сыграть роль посредника между преступниками. — Дежурный покачал головой с таким выражением на лице, словно совал голову в петлю. — Теперь, когда мы поняли друг друга, я могу предложить вам по чашке настоящего цейлонского чая? На улице прохладно. Столько времени в машине с заглушенным двигателем…

— Качалкин! — Копаев не выдержал и встал. — Вы пьете слишком много чая. Рано или поздно у вас лопнет мочевой пузырь, и вы ошпарите себе ноги.

— Вы обещаете поступить со мною честно? — тихо спросил майор Тишкина, выходящего последним.

— Я обещаю вам самую тесную дружбу со своей стороны. — Тишкин остановился, подождал, пока за Пащенко захлопнется дверь, и воткнул свой палец под бляху дежурного. — Только не нужно делать ходы без спроса и полагать, что они гениальны. Я дышу тебе мятой в затылок, майор. Если решишь уволиться раньше, чем через семнадцать месяцев, то я тебе напомню второй вариант разговора. До дембеля крест будешь нести, Качалкин!.. До полной выработки максимального трудового стажа. И еще пяток лет сверху. В сорок семь лет от роду получишь именные часы с моей фотографией на циферблате, картину «Закат над Исетью», удочку с монограммой начальника ГУИН и отвалишь в сторону. Будешь выуживать линей, смотреть на часы и молить небо о том, чтобы у меня однажды не испортилось настроение.

На том они и расстались. До послезавтра.

Оно наступило для Качалкина столь же быстро, насколько мучительно медленно тянулись часы для оперуполномоченного УСБ ГУВД Екатеринбурга Копаева и транспортного прокурора Пащенко.

Сорока едва дождался момента, когда в камеру зашел дежурный. Майор окинул взглядом арестантов и приказал Ферапонтову выйти. Сорока выбежал в коридор с таким энтузиазмом, что едва не сбил Качалкина с ног.

— Написал?

— Конечно-конечно, — запричитал Ферапонтов. — Ты только сейчас же отдай, а?

— Ага, — пообещал Качалкин. — Тебя обратно заведу и сразу побегу со всей дури.

Разговор шел в той же пустой камере, что и накануне. На этот раз Качалкин был уверен в том, что делал, поэтому мог позволить себе непринужденный юмор.

— А когда отдашь?

Майор сказал, что после обеда. Он вернул Ферапонтова в камеру и приехал в кафе, где его ждали Тишкин, Копаев и Пащенко.

«Меня разводят на З. и Г. Следак знает все. Даже о том, что мы были на Исети в тот момент, когда купали Р. Я удивляюсь, откуда ему все известно, и не знаю, что говорить, чтобы было правильно. Поэтому молчу. А что толку молчать, если следак прямо спрашивает, зачем Л. подставлял комитетского? Короче, процинкуйте, что грамотно базарить. Сигарет надо. Как «Динамо» сыграло с «Зенитом»? С.».

— Шедевр конспирации. — Копаев поморщился, как после дольки лимона. — Знаешь, Пащенко, почему все у него З, Г и Р, а Пермяков — комитетский?