Моя строгая Госпожа - Эрик Романидис

Брюнетка хмыкнула, подняла фонарь повыше и заговорила, приблизив свое лицо к маске пленника:

– Раб номер 5, ты меня слышишь? Отвечай!

Мужчина быстро кивнул, цепь, приковывающая его к стене, натянулась, ошейник передавил горло, и из-под маски раздался сдавленный кашель.

– Хорошо. – Дамиана безразлично посмотрела, как узник сотрясается всем телом, и стала расхаживать по камере, помахивая фонарем, как священник кадилом. – Наш друг приказал держать тебя здесь еще месяц. Но повторяем снова…

Девушка остановилась перед прикованным человеком. Ее голос из голоса хладнокровного инквизитора превратился в голос пылкой любовницы, а пальцы нежно погладили член мужчины.

– …достаточно лишь подписать договор, и ты свободен. Мы тут же выпустим тебя из этого подвала. Ты окажешься в чертогах господ и сможешь развлекаться со своими мучителями, как душа пожелает. Мы позволим тебе все.

Пока Дамиана говорила, ее рука настойчиво ласкала промежность мужчины, пышная грудь прижималась к его оголенным соскам, а бедра терлись о его бедра. Реакция не заставила себя ждать – член узника набух и стал твердым, как дубовый ствол. Из-под маски слышалось прерывистое дыхание.

– Ведь ты же хочешь им отомстить? – промурлыкала черноволосая искусительница и зажала возбужденный пенис между ногами, слегка покачиваясь вперед-назад. Пленник застонал, сжал кулаки, но отрицательно покачал головой.

Дамиана приподняла бровь в легком недоумении.

– Ну, как хочешь. – Она сделала шаг назад, затем протянула руку и погладила прикованного человека по щеке. – Дурачок. Глупый непослушный мальчишка. У тебя еще есть время… но ты пожалеешь о своем решении.

На последних словах царица отвесила узнику хлесткую пощечину. Его голова дернулась, а следом послышалось невнятное мычание. Мужчина как мог натянул свои цепи, пытаясь достать до Дамианы, но она уже стояла рядом с Галатеей у двери и холодно смотрела на его потуги. Похоже, он пытался встать на колени, но цепи не давали ему этого сделать. Впрочем, не важно. Он выбрал.

Девушки переглянулись, и брюнетка громко щелкнула пальцами. В коридоре послышался скрип открывшейся двери, а затем шуршание многих ног. Через минуту в камеру гуськом вошли служанки в длинных кожаных фартуках. Больше на них ничего не было. Каждая несла в руках свое приспособление, и, глядя на них, Дамиана почувствовала легкое возбуждение. Если бы у нее было время, она бы осталась и показала этому упрямцу у стены, какую ошибку он совершил. Но времени не было.

Сделав служанкам приглашающий жест, обе царицы вышли и направились к лестнице. Они шли в молчании, но Дамиана чувствовала, что подруга хочет что-то сказать. Хочет, но не решается. Это было не похоже на Галатею, но подталкивать ее смысла не имело – скажет, когда созреет.

У самой лестницы снежная королева с фиолетовыми глазами все-таки не выдержала. Она вздохнула и негромко произнесла, будто бы ни к кому не обращаясь:

– В кого мы превратились? Мы пытаем людей за деньги. Страсть, любовь – все это ушло.

Дамиана резко остановилась и испытующе посмотрела на подругу. Та спокойно встретила ее взгляд, но было видно, что там, внутри, никакого покоя нет. Галатея была по-настоящему расстроена. Ну это уж слишком! Может, страсть и любовь действительно в них угасли, но говорить, что теперь все решают только деньги, несправедливо. Далеко не деньги сделали Стили таким, какой он есть, далеко не деньги заставили собраться здесь пятерых Цариц, далеко не деньги занимают главное место в их жизнях… Во всяком случае, в ее – Дамианы – жизни! И говорить подобное – просто свинство.

Глаза черноволосой красавицы опасно сверкнули, но она подавила в себе вспышку гнева и просто пожала плечами.

– Не понимаю, о чем ты, – как можно спокойнее сказала Дамиана и начала подниматься по лестнице. – Я причиняю людям боль, а платят за это или нет – дело малозначимое.

Оглядываться и смотреть на реакцию подруги она не собиралась – пусть делает с полученным ответом что хочет. В конце концов, Галатея тоже Царица.

С каждым шагом настроение у Дамианы становилось все хуже, и она все сильнее злилась – на себя, на подругу, на упрямого раба в каменном мешке. Все шло наперекосяк, и больше всего бесило то, что никак не удавалось докопаться до причины. Отсутствие искренней страсти – проблема, да. Из-за нее от них уходят важные клиенты. Но далеко не она приводит в беспорядок жизнь на острове. Все стало разваливаться буквально недавно, и к этому однозначно кто-то приложил руку. Кто-то был ответственен за разлад, который подтачивал Стили изнутри.

– А я помню, когда мы стали другими, – толкнул в спину голос Галатеи, и Дамиана невольно остановилась. – Именно тогда, когда нам привезли того молодого грека, заплатили денег за то, чтобы сломать этого дерзкого бойца и превратить его в послушного раба… И, похоже, эта память вернулась…

Это не могло быть правдой, это было слишком давно. Но что, если… Нет, к черту! Дамиана упрямо тряхнула головой, сжала губы и снова пошла вверх по лестнице.

Стилетто проснулся и привстал в шезлонге с резким глубоким вздохом. Кошмар был смутным и скоротечным и растаял за мгновение, как морская пена на горячих камнях. Там, кажется, было что-то про то, что его посадили в черный мешок, а он кричал и пытался выбраться наружу. Но теперь это все уже не важно, яркое теплое солнце быстро разгоняло любые мрачные воспоминания. Стилетто привычно нашел взглядом огненную точку на голубом небосводе и тут же, зажмурившись, чертыхнулся – после стольких дней кромешной темноты глаз болезненно реагировал на яркий свет, а под веки словно насыпали песка. Он энергично потер слезящийся глаз кулаком и, вспомнив вежливые рекомендации доктора, проводившего осмотр пленника после пребывания в «Camera obscura», напялил на лицо непривычные темные очки и осмотрелся.

Он сидел в глубоко откинутом шезлонге, на знакомой террасе «Посейдонии». В такой ранний час на террасе было пусто и тихо, если не считать далекого рокота прибоя и криков редких чаек. Справа от Стилетто, опустившись на колени, сидела пышногрудая чернокожая рабыня в леопардовом белье и терпеливо ожидала, держа на коленях чашку с прозрачным теплым бульоном. Смутно припомнилось, что, перед тем как он задремал, она кормила его с ложечки, как ребенка, потому что его руки все еще сильно тряслись. С другой стороны, вперив пустой взгляд в горизонт, стоял рослый арабский юноша, обмахивающий гостя широким опахалом. Прямо перед ним на маленьком сервировочном столике были разложены фрукты и различные легкие закуски, а также бутылка белого вина в серебряном ведерке со льдом.

– Это будет получше, чем бульон, – пробормотал Стилетто пересохшими после сна губами и, стараясь ничего не пролить, в два глотка осушил бокал. Вино освежило его, и он решил, что через пару дней силы окончательно вернутся к нему. Восстановился же он после месяца, проведенного в тюремном карцере, да еще и после хорошей трепки. И надзиратели, между прочим, тогда не кормили его с ложечки бульоном… Внезапно ход его мыслей прервали легкие шаги за спиной, явно принадлежащие женщине. Кто-то неслышный, словно тень, подошел к нему сзади и положил руки на высокую спинку шезлонга. Двое нижних, что прислуживали гостю, не поднимая глаз, встали и быстро ушли, повинуясь невидимому жесту госпожи. Стилетто, стараясь не подавать вида, медленно поставил пустой бокал обратно на столик и попытался привстать в шезлонге, чтобы рассмотреть своего тихого гостя, но руки предательски задрожали, и он бессильно откинулся назад на свое ложе. Сзади, над самым ухом, раздался шепот, такой тихий, что почти тонул в шуме прибоя: