Бегство охотника - Дэниел Абрахам

Следов его двойника сделалось еще меньше: ни отпечатков ноги, ни обломанных веток, которые можно было бы однозначно приписать человеку. И дело не в том, что другой Рамон вел себя осторожнее — просто река привлекала к себе столько животных, что те затоптали любые следы пребывания человека. Здесь наверняка водилось еще больше куи-куи. Больше соляных крыс и alces negros.[18]На илистом берегу, по которому они шли, отпечатались крошечные копытца, огромные, мягкие лапы, птичьи треугольнички. Берега реки кишели жизнью. Черт, вся эта планета кишела жизнью. Они были всего лишь двумя пришельцами в чужом мире. Нет, тремя — если считать другого Рамона.

Река неспешно заворачивала на восток, открывая Рамону величественный вид на водную гладь и далекий лес на противоположном берегу, но скрывая от глаз то, что лежало у них на пути. Он задержался у упавшего ледокорня и сплюнул на землю. Маннек догнал его и остановился рядом.

— Человека здесь нет, — сказал Маннек. Должно быть, голос его разносился по воде с грохотом далекого обвала.

— Он здесь. Где-то недалеко.

— Он мог пойти по берегу в другую сторону, — заметил Маннек. — Если мы ищем не в той стороне, нам не удастся найти его.

— Но тогда он проплывет мимо нас, так? Потому я и держусь ближе к воде — чтобы увидеть его, если он проплывет мимо.

Инопланетянин промолчал.

— Ты об этом не подумал, — кивнул Рамон.

— Я неудачный инструмент для этой цели, — сказал Маннек. Перья у него на голове сложились в знак, более всего напоминающий отчаяние.

— Ты справляешься очень даже неплохо, — заверил его Рамон. — Но если мы не найдем этого pendejo до заката, у нас могут быть неприятности. У него может появиться шанс на…

Звук больше всего напоминал падение: короткий шелест листьев, легкий шепот встревоженного воздуха. Зверь выметнулся на них из деревьев почти совершенно бесшумно. Только когда Маннек повернулся в ее сторону, чупакабра оскалила зубы и завизжала.

Рамону приходилось видеть изображения чупакабр — раз он даже держал в руках чешуйчатый ремень, сделанный из кожи детеныша. Ничего из того, что он видел, не подготовило его к реальности — к зверю, стремительно надвигавшемуся на них. Ростом со взрослого мужчину, футов двенадцати длиной, с мощной, но не избыточной, не сковывающей движения мускулатурой. Почти человеческие пальцы завершались длинными черными когтями, и широкая пасть — с губами, обнажившими в злобном оскале ярко-красные десны — казалась слишком тесной для двойного ряда зубов. Глаза в отличие от той надувной твари на карнавале не горели, а зияли совершеннейшей чернотой. Омерзительная вонь — гнилого мяса, звериного мускуса, затхлой крови — волной опережала его. Маннек вскинул руку, и струя энергии ударила чупакабре в грудь. Визг сменил тональность, сделавшись выше, в воздухе запахло паленой шерстью и мясом, однако энергии выстрела не хватило, чтобы остановить зверя. Чупакабра сшиблась с пришельцем, и в первый раз за все время знакомства Маннек показался Рамону маленьким. Рамон инстинктивно, насколько пустил его сахаил, попятился в воду. Взгляд его оставался невольно прикован к клубку, в который сплелись эти двое. В голове сделалось пусто от страха, и он вдруг заметил, что, сам того не сознавая, захлебываясь, бормочет «Отче наш».

Сахаил передавал ему чувства Маннека, из последних сил схватившегося с чупакаброй. Черт, он ощущал их как свои собственные! Борьба вышла не настолько безнадежно неравной, какой была бы, окажись на месте Маннека землянин — чупакабра превосходила того силой и весом, но не так, чтобы не оставить Маннеку никаких шансов. Маннек и Рамон вскрикнули в унисон, когда зверь полоснул когтями по бедру пришельца. И тут длинным многосуставчатым рукам Маннека нашлось наконец достойное применение. Боевые вопли чупакабры сменились сначала тревожными, а потом и захлебывающимися, полными боли, когда Маннек стиснул ее в объятиях, лишая возможности дышать. До Рамона донесся треск ребер хищника, вопль захлебнулся, и на мгновение Рамон испытал прилив надежды на то, что они, возможно, и победят. Но почти сразу же чупакабра извернулась, размахивая лапами. Острый коготь вонзился Маннеку в раненый глаз, и невыносимая боль, передавшись по сахаилу, почти ослепила Рамона. Они с пришельцем снова вскрикнули в унисон. Чупакабра оттолкнулась от Маннека и приземлилась на все четыре лапы, мгновенно изготовившись к новому броску. Рамон ощутил растерянность Маннека как свою собственную. Чупакабра прыгнула, и Маннек выстрелил еще раз. Разряд энергии прошел по касательной, и чупакабра, врезавшись в Маннека, опрокинула его на спину. Теперь уже чупакабра сдавливала инопланетянина передними лапами, одновременно полосуя ему живот и ноги когтями задних. Рамон визжал от боли, схватившись обеими руками за сахаил, словно мог оторвать эту связывавшую их с Маннеком чертову пуповину.

И к своему изумлению, Рамон почувствовал, что тот подается — словно какие-то металлические побеги выдернулись из его костей, из нервов. Боль, передававшаяся ему Маннеком, ослабла, а вместе с ней пропало и ощущение двойного сознания. С противным хлюпающим звуком сахаил отделился от него и, разом сделавшись похожим на змею, нацелился на чупакабру. Сыпавшие искрами оголенные концы проводов на конце сахаила обожгли ее — зверь снова завизжал от боли, но Маннек слабел на глазах, и ничто из того, что произошло за последние две или три секунды, похоже, не ослабило яростного натиска зверя. Стоявший по колено в воде Рамон наклонился было поискать хоть каких-то камней, чтобы швырнуть в зверя, и сразу же опомнился. Он свободен… но стоит чупакабре разделаться с Маннеком — и следующим пунктом меню станет он. Самое время делать ноги. Он набрал в грудь побольше воздуха и нырнул, загребая как мог сильнее, чтобы его гребки, складываясь с течением, унесли его дальше, дальше от этого места.

Шум поединка стих, стоило воде захлестнуть уши. Под сияющей поверхностью воды плавали ярко-зеленые рыбы, явно безразличные к творившемуся на берегу шквалу насилия. Длинные золотые ленты водорослей поднимались со дна и отклонялись течением, словно показывая подводному путнику дорогу к морю. Рамон старательно оплывал их стороной: золотые пряди могли жалить не слабее самых опасных медуз. Вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, он увидел, что одолел не меньше сотни метров, а завывание чупакабры стихает за спиной. Он набрал в легкие новую порцию воздуха и снова нырнул.

Первым его побуждением было плыть к противоположному берегу, однако не прошло и нескольких секунд, как он отказался от этой мысли. Вода оказалась ненамного теплее льдинок, что плавали на ее поверхности, и даже избыток адреналина в крови мало спасал от переохлаждения. Попытка пересечь реку вплавь стала бы самоубийством. Рамон повернул к ближнему берегу и, колотя руками по воде, понял, что положение у него довольно-таки аховое. Течение несло его за поворот реки, но оно же относило его от берега быстрее, чем подгребал к нему он сам. Он снова вынырнул и закачался на поверхности, как пробка. Шума поединка он больше не слышал. Или бой завершился, или он отплыл на расстояние, с которого просто уже ничего не слышно. А может, он сам заглушал все своим бултыханием. Он повернул голову, выморгал воду из глаз и поискал взглядом берег. Сердце его тревожно дернулось.