Бегство охотника - Дэниел Абрахам

Потом он вернулся в лагерь — зажарить и съесть еще сахарных жуков, привычно продемонстрировать инопланетянину физиологические функции человеческого организма и приготовиться к продолжению охоты. Кожа Маннека оставалась еще серой, но разводы на ней уже начали проявляться. Держался тот по-прежнему, пригнувшись немного к земле, и двигался осторожно, болезненно. «Жаль, — подумал Рамон, — что он не в состоянии оценить, насколько серьезно ранен пришелец — если тот вот-вот отдаст концы, ему не обязательно было бы придумывать хитроумные планы бегства. С другой стороны, что случится, если он вдруг не сможет освободиться от сахаила после Маннековой смерти? Страшное дело — оставаться прикованным к разлагающемуся трупу пришельца до тех пор, пока сам не умрешь с голоду… Или хуже того, если смерть Маннека станет одновременно и его смертью — они ведь обмениваются физическими импульсами через сахаил». Он как-то не думал об этом прежде, и мысль об этом не слишком ободряла. Все же, представься такая возможность, он обязательно рискнет…

Когда рассвело окончательно, Рамон и Маннек, не сговариваясь, поднялись и отправились дальше, вниз по течению. Следы, оставленные другим Рамоном, уклонялись к северу, хотя Прыжок Скрипача находился далеко на юге. Возможно, тот рассчитывал запутать погоню, выбрав наименее вероятный путь. Или надеялся найтитам деревья, более подходящие для постройки плота. А может, замыслил что-то еще, до чего Рамон еще не додумался.

Они шли молча, только опавшие листья и хвоя похрустывали под ногами, да заунывно ухала вдалеке anaranjada,[17]щебетали плоскомехи, заливались на лужайках уксусные цикады. Мягкий, пористый помет куи-куи подсказал Рамону, что это похожее на антилопу животное пробегало здесь вчера, а может, даже всего несколько часов назад. «В здешних местах, должно быть, хорошо охотиться», — подумал он и тут же ощутил какое-то неуютное беспокойство, причину которого не сумел установить.

Рамон предполагал выйти к реке до темноты. Другой Рамон наверняка находился где-то совсем близко. По его прикидкам, на постройку более или менее пристойного плота у него уйдет дня три — при наличии инструментов: топора, веревок. Ну и конечно, всех пальцев. У другого Рамона в этом отношении положение хуже, однако…

Однако в его положении умнее всего было бы смастерить что-нибудь на скорую руку — только бы держалось на воде и не тонуло под его тяжестью, — и сплавиться на этом ниже по течению, а уже потом, оторвавшись от погони хоть на какое-то расстояние, достроить плот надежнее. Рискованно, конечно: с одной стороны, выигрыш во времени, с другой — пришлось бы доверить свою жизнь сооружению, готовому вот-вот развалиться под тобой. Рамон шагал молча, размышляя, насколько был бы готов рискнуть он сам в подобной ситуации. Только рывок впившейся в его шею плоти напомнил ему о Маннеке.

Инопланетянин остановился. Здоровый, оранжевый глаз его заметно потускнел; красный, опухший потемнел, как запекшаяся кровь. Кожа — уже не пепельная, но и не изукрашенная завитками, как прежде — приобрела текстуру акварельной бумаги, только угольно-серого цвета.

— Нам надо остановиться. — Пришелец покосился на Рамона, и перья на его голове пошевелились так, словно тот удивлен, хоть и устал. Они подошли к здоровенному пню огнедуба, кора которого с сухим треском осыпалась, стоило Маннеку к нему прислониться. Рамон пригнулся над звериной тропой, вглядываясь в чащу. Он поймал себя на том, что непроизвольно чешет подбородок: действительно, он как-то не привык обходиться так долго без бритья. Обыкновенно щетина его за такое время сделалась бы уже мягче. Теперь же вместо этого его шея и подбородок чуть опушились, словно у двенадцатилетнего юнца. Он распахнул рубаху и нашел шрам, оставленный крюком Мартина Касауса. Бледная полоска на коже сделалась шире, но все равно мало напоминала еще рваный, узловатый шрам, каким он был до того, как им занялись инопланетяне. Шрам от мачете у локтя и вовсе ощущался только по легкому отвердению под кожей. Впрочем, и этот шрам тоже рос. Рамон все больше походил на того, каким он себя помнил. Хорошо еще, у него росли-таки усы и борода — с этих pinche пришельцев сталось бы превратить его в женщину.

Все-таки я убью вас, ублюдков гребаных, за это, подумал Рамон. Впрочем, при том, что злость его никуда не делась, она казалась ему теперь какой-то далекой, отстраненной, словно он осознавал, что должен злиться, но умом, а не душой. Вроде их отношений с Еленой. Знакомых, но глухих, пустых каких-то эмоций.

— Что вы собираетесь со мной делать? — спросил Рамон вслух. — Ну, когда все это кончится. Когда вы убьете этого чувака, что случится со мной?

— Твой таткройд будет завершен, — произнес Маннек.

— А что происходит с теми, чей таткройд завершен?

— Твой язык текуч. Завершить свой таткройд означает вернуться в течение.

— Не понимаю, что это значит, — буркнул Рамон.

— Исполнив свою функцию, мы вернемся в течение, — повторил тот.

И вдруг, с такой кристальной ясностью, что он даже подумал, не через сахаил ли это ему передалось, Рамон понял, что станет с ними: они оба умрут. Умрут, и их обоих поглотит «течение», что бы те под этим ни понимали. Стоит им исполнить свой таткройд, и их дальнейшее существование лишится смысла — словно у инструментов, которые выбрасывают по окончании работы.

Возможно, Маннек и мирился с подобной участью, а может, она даже прельщала его, но в том, что касалось лично Рамона, это лишний раз напоминало, что ему нужно бежать, и чем быстрее, тем лучше.

— Как скажешь, — устало выдохнул он. Странное дело, он обрадовался передышке больше, чем ожидал. Он и устал сильнее, чем ему полагалось бы. Впрочем, он почти весь вчерашний день провел в пути — это после того, как их едва не угробило при взрыве. И спал он плохо. И возможно, недомогание и тревога Маннека передавались ему каким-нибудь дурацким инопланетным способом по все еще багровевшей кровоподтеками кишке сахаила.

Мысль о связи между народом Маннека и эниями не давала ему покоя, но понять, чем именно, у него пока не получалось. Война, протянувшаяся от звезды к звезде, продолжавшаяся столетиями, если не тысячелетиями? Вендетта, повод к которой давно уже забылся, но орудием которой стала человеческая раса?

Значит, их использовали как гончих псов в охоте на демонов. Микеля Ибраима, Мартина Касауса, самого Рамона. Всех. С самого начала. Собак, которых послали в чащу, чтобы выгнать из нее Маннека и тех, кто с ним. Для Рамона это означало не меньшую перемену мировоззрения, чем потрясающий факт наличия у него двойника, но на сей раз никто не давил на него, чтобы он не отвлекался. Никто не мешал ему обдумать это так, как он считал нужным. Почти сразу же он пришел к выводу, что для скрывающегося от правосудия геолога-самоучки задача слишком сложна. От этого у него только разболелась голова. И тогда он попытался представить себе, чем сейчас занимается Елена. Время близилось к полудню, и… сколько там прошло дней с тех пор, как он выскользнул на рассвете из ее дома? Неделя? Больше? Он сбился со счета. Он никогда не отличался религиозностью. Воскресенье означало для него только то, что бары не работали. Но скорее всего сегодня будничный день… значит, она поднялась с рассветом, оделась и ушла не работу.