Северная сторона сердца - Долорес Редондо

глотку. Думаю, его слишком возбудило приближение урагана. Он сделал вам больно? — спросил Шарбу, обращаясь к Дюпри.

Тот отрицательно покачал головой и поморщился.

— Старая рана. Ноет весь день; наверное, из-за сырости.

Амайя опустила взгляд. Лицо Дюпри исказила боль, но природа ее была не физическая. Ей было знакомо это чувство. Она подняла руку к голове и коснулась шершавого края старого шрама, почти не заметного под волосами. Он был на месте. Иногда она не вспоминала о нем месяцами, забывала, что он вообще там, — но недавний разговор с тетей и гримаса Дюпри снова подняли старые воспоминания на поверхность.

Задумчиво ощупывая кончиком пальца края шрама, Амайя взяла очередную ложечку великолепного инжирного мороженого, которое ее уговорил попробовать шеф-повар. Она не любила сладкого. Аромат горячего сахара, муки и растопленного масла вызывал у нее иные ощущения, нежели у других. Амайя отказалась от традиционного местного пирога с орехами пекан, но ее отказ только подстегнул пыл шеф-повара, который не успокоился, пока не отыскал десерт, который она согласилась попробовать.

— …Сначала я не был уверен, потому что их методы работы отличаются от наших, но, думаю, Булл и Шарбу нам очень помогут.

— Простите? — сказала Амайя, отвлекаясь от своих мыслей.

— Билл и Булл. — Дюпри кивнул в сторону бара, где двое детективов из Нового Орлеана оживленно беседовали с Джонсоном и просили официанта увеличить громкость телевизора.

Изображение урагана, вращающегося над Мексиканским заливом, заполняло весь экран. Шарбу поднял руку, и бар умолк. Голос за кадром комментировал гипнотическое перемещение бури: «Траектория центра урагана не привела к усилению ветров, однако удвоение его радиуса показало, что начался новый период интенсификации».

По бару пронесся разочарованный ропот, как будто любимая команда пропустила гол. Но он быстро стих. Снова послышалась музыка. Никто не бросился к дверям, никто не вскочил, уронив стул. Шарбу и Булл продолжали болтать с Джонсоном и официантом.

Амайя кивнула, задумчиво наблюдая за ними.

— Вам снятся мертвецы, заместитель инспектора Саласар? — неожиданно спросил Дюпри.

На мгновение она растерялась. Неужели ей послышалось?

— Прошу прощения?

— Мертвые не посещают вас, не появляются у подножия вашей кровати, а, Саласар?

Она пошевелила губами, собираясь что-то ответить, но так ничего и не придумала. Что это было? Шутка? Словно догадываясь, о чем она думает, Дюпри добавил:

— Я не шучу. Мне снятся мертвецы. Они преследуют меня, пытаясь о чем-то предупредить, а я не могу их понять. Кошмары прекращаются только тогда, когда мне удается разгадать то, что они пытаются до меня донести.

Амайя широко раскрыла глаза. Сглотнула.

— Э-э-э… — неуверенно протянула она.

— Я прекрасно вас понимаю: об этом просто так не расскажешь, особенно полицейскому психиатру, когда придет время обновить допуск. Можете ничего не говорить. Я и так знаю, что угадал. Я читал ваш отчет по делу коллекционера, которого вы поймали у себя на родине. Ваше сострадание к жертвам и это смутное предчувствие, о котором вы упомянули…

— Интуиция, — пробормотала она.

Дюпри медленно покачал головой.

— Я встречал много полицейских, офицеров и следователей, и умею различать, когда передо мной человек, обладающий этим даром. Вы как раз из таких.

Амайя смутилась.

— Знаете, многим вы покажетесь чудачкой, а ваши прозрения назовут неким шестым чувством. Но я знаю, что подобное шестое чувство развивается у людей, переживших особые обстоятельства, такие, которые других уничтожили бы, — а их заставили учиться, развить в себе эту способность обнаруживать скрытые переменные. Как Скотт Шеррингтон. Помните, тот английский полицейский, о котором я рассказывал на лекции? Он тоже умел видеть явления, которые могли бы выйти на поверхность, но оставались скрытыми, подобно пульсу под тонкой кожей. Эта кожа делает их невидимыми для большинства людей, но не для вас.

— Не уверена, что я…

На лице Дюпри внезапно отразилась досада.

— Сейчас не время для ложной скромности. Вопрос не в том, признаете вы это свойство или нет. Важно понять, откуда оно берется. Когда мы говорим об убийцах — о серийных убийцах, в частности, — скрытые переменные не очевидны, они не на поверхности. В большинстве случаев они противоречат логике — по крайней мере, не логичны для большинства людей, тех, кто не исследовал темную сторону, о которой столько знаете вы. Когда Эмерсон спросил вас, как вы пришли к своим выводам, вы упомянули о скрытых переменных. Некоторое количество переменных можно объединить в единую модель, с помощью которой легче понять происходящее. Теория действенна, я тысячу раз объяснял ее на своих лекциях. Но пригождается она немногим, и у всех этих людей есть общая черта, — сказал он, пристально глядя ей в глаза. — Все они побывали в аду.

Амайя опустила взгляд, уже зная, что это ошибка, что ее молчание лишь подтвердит догадку Дюпри. Когда же снова посмотрела на него, ей показалось, что в чужой, тщательно контролируемой мимике она различает удовлетворение от верной догадки. Саласар с удивлением спросила себя, почему это так важно для него.

— Это позволяет им различать переменные, которые для других остаются в слепой зоне: скрытые, малоправдоподобные, но оказывающиеся точными вероятности… И это знание дается только человеку, готовому встретиться лицом к лицу с демонами. Тому, кому известна их тайная природа, кто способен затаиться, чтобы спокойно наблюдать за ними.

Дюпри поставил локти на столик и наклонился к Амайе.

— Вы способны на это, и для этого должна быть причина. Я хочу знать ее источник. Когда нашли тело той женщины под крышей, вы намекнули, откуда она берет свое начало. Расскажите мне об этом месте.

На этот раз Амайя поборола инстинктивное желание опустить глаза и посмотрела на Дюпри, стараясь быть твердой. Да, он раскусил ее. Тщательно изучал каждое ее движение, разглядел что-то сквозь защитную оболочку.

— Не знаю, как и откуда я это помнила; я не привязана к этому месту, у меня нет там корней, и я не возвращалась к той давней истории. Наверное, кто-то рассказал ее мне, когда я была маленькая. А может, это был всего лишь логический вывод, невольная ассоциация с историей, о которой я даже не помню…

Дюпри нетерпеливо отмахнулся:

— Неважно, что вы думаете об этом месте. То, где мы рождаемся и проводим детство, все равно оставляет в нас неизгладимый след, отпечаток всего, что мы видели, знали, наблюдали или слышали.

— Агент Дюпри, я прожила в Америке столько же лет, сколько там, где родилась; я приехала сюда ребенком.

— И все же вы вернулись в Испанию.

— Место, куда я вернулась, — обычный город; он не имеет никакого отношения к тому месту, где я родилась. Я никогда особенно его не любила, но и ненависти к нему не испытываю. Это просто деревня, и все.

— Элисондо, — произнес