Не хочешь по-хорошему? - Лиза Бетт

Затихла, Хасанов не встревал, но его молчание лучше любых слов побуждало продолжать.

— А потом я поняла что тошнота по утрам не связана с нервами, и… в общем я встала на учет в консультацию с опозданием. Ребенку внутри уже был пятый месяц… — надо было раньше пойти в клинику, но я жутко боялась что меня пасут ищейки моего бывшего мужа. Арман, кажется все понял, и спорить не стал…

— И когда ты поняла что я не собираюсь вынуждать тебя вернуться, решила пойти в клинику.

Отвела взгляд, подтверждая его догадки и продолжила.

— Живота долго не было заметно, и свободные свитера решали проблему. Беременность протекала спокойно, если не брать в расчет утреннюю тошноту, которая прошла к двадцати неделям.

— Двадцати неделям? — переспросил, будто не совсем понимая.

— В сорок недель рожают. Двадцать недель это примерно четыре с половиной месяца… — тем, кто не рожал и не сталкивался с этим не всегда понятно о каких неделях идет речь. — Беременности исчисляют неделями.

Арман кивнул, и я продолжила.

— Устроилась на работу я почти сразу как ушла из дома. Благо учителей в школах чаще всего нехватка. Платили не много, но мне одной хватало, брала подработки, полностью отключилась от окружающего мира и посвятила себя работе. Наверно поэтому когда живот стал заметен, директриса не выжила меня из школы из-за вредности. Как любят иногда прессовать беременных декретниц, мол занимают ставку… — повела плечом, Арман нахмурился, будто не совсем понимая. — Она позволила мне подрабатывать даже в декрете и потом, после родов я готовила учебные планы на удаленке.

— Ты же знаешь, что все твои проблемы могли решиться одним звонком, — он впервые за день позволил себе упрек, и я поняла его.

— Я люблю свою работу, поэтому она для меня не в тягость…

В комнату вошла женщина с большим подносом и я наклонилась к столику между двумя диванами, чтобы освободить пространство. И выиграть время для небольшой передышки. Мы замолчали, и я заметила, что Арман нахмурился, видимо обдумывал то, что я рассказала ему.

Как только за прислугой закрылась дверь, он поднял на меня проницательные глаза и все так же хмурясь спросил.

— А что насчет наследства? Отец не предлагал тебе помощь? Ведь если ты не хотела обращаться ко мне, к нему-то ты могла прийти.

Помотала головой, бесцветным взглядом глядя на тарелки с обедом. Свежий стейк, овощи, салат. Есть расхотелось. Тема ни самая приятная…

— Когда я приехала домой за паспортом, — опустила глаза на свои ноги и безотчетно начала разглаживать морщинку на джинсовых шортах. — Отец сказал что лишит меня наследства, если я не послушаю его и… в общем я не обращалась к нему. А после его смерти я поняла что не прощу себя если возьму его деньги. Они отравляли бы мою душу воспоминаниями о наших ссорах, я слышала бы его голос что я никчемная дочь и… — шлюха, не достойная носить его фамилию, обуза… Можно бесконечно перечислять все эпитеты, но одно я знала наверняка — его деньги мне не нужны. — Поэтому когда ко мне пришел его поверенный, я велела составить документ и переписать все имущество и активы отца на имя своего сына. Сережа сам решит, как поступить с наследством его дедушки: захочет — промотает, захочет — преумножит. Мне эти деньги не нужны.

Закончила, и подняла робкий взгляд на собеседника. Арман как и я не притронулся к еде, его взгляд утопал в пространстве, словно он настолько погружен в мой рассказ, что не замечает ничего вокруг.

— То что ты рассказала, — он прочистил горло, словно слова давались ему с трудом. — Достойно уважения. Ты справилась со всем сама, уверен, твой отец сотню раз пожалел бы о словах, которые тебе наговорил, если бы он знал…

Ком встал в горле, и я до боли закусила губу и отвернулась, глядя как прозрачная шторка колышется от сквозняка у приоткрытого окна.

— Когда у человека появляется смысл жить дальше, он может свернуть горы, — глухо отозвалась и зарылась в темные волосы сына, позволяя слезинке скатиться по щеке.

Обедаем в молчании. Сережа все еще спит, и я не решаюсь его будить, и отставив тарелки откидываюсь на спинку дивана.

— А ты, — долго не решаюсь начать, но любопытство пересиливает, и я все же задаю мучавший меня вопрос. — Как ты жил все эти годы?

Арман несколько долгих секунд смотрит в окно, а потом наконец переводит на меня взгляд и в его черных как ночь глазах мелькает тень усталости.

— Поверь, мне нечем гордиться, в отличие от тебя, — произносит так убежденно, что я невольно ощущаю непреодолимое желание убедить его, что это не так.

— Чем ты занимался после развода? Где работал? — Был ли женат? Об этом умолчала, но видит Бог, это самый важный вопрос, который я так и не произнесла.

— После развода я какое-то время жил в городе… — затих, досадливо морщась будто то, о чем вспоминал, было неприятно.

— В особняке отца? — спрашиваю, чтобы побудить продолжить, но сама невольно ступаю на хрупкий лед, и меня тут же окутывает изморозь понимания.

— Нет, в своей квартире… — ну конечно. Это так очевидно и почему-то задевает, что я поджимаю губы и отворачиваюсь к окну, пытаясь сделать ровный вдох и не выдать жгучей ревности, что отравляет кровь. Он говорил, что в особняк не водил шлюх, а вот в свою квартиру — пожалуйста! А чего я ждала, когда спрашивала его? Рассказа в стиле: погрузился в работу и только сейчас зажил по-настоящему? Глупая.

— После похорон твоего отца я уехал за границу и возглавлял там иностранный филиал нашей фирмы, так что почти семь лет я провел там.

Мои глаза округляются, и я невольно улыбаюсь, поворачиваясь к бывшему мужу.

— Жил за границей? А где? Расскажешь подробнее? — оказывается я зря боялась напороться на Армана где-нибудь на одном из званых вечеров. Его попросту не было в городе. Хотя я изредка встречала Хасанова-старшего на приемах, но мы как правило не общались лишь обменивались короткими приветствиями и расходились, потому что Игорь как мне казалось избегал общества членов этой семьи. Знал бы он что я тоже когда-то была Хасановой…

— Я покажу, если ты не возражаешь. Кстати, у вас с Серегой есть загранники?

— Загранники? — вскидываю брови, но Арман в ответ лишь ухмыляется.

— Впрочем, не важно, завтра сама обо всем узнаешь.

Его фраза повисает в воздухе, когда сынок поднимает свою темноволосую голову и сонными глазами оглядывает гостиную, а потом замечает нас с Хасановым и улыбается.

— Мам, долго я спал? — садится, и я притягиваю его к себе на колени и сынок устраивается удобнее, кладя голову мне на плечо.

— Чуть больше часа, солнышко, — целую в макушку, ловлю на себе взгляд черных глаз Армана, и отчего-то смущаюсь. — Хочешь перекусить?

— Нет, — Сережа морщится и прикрывает глаза, будто собираясь снова засыпать.