Княгиня Ольга. Пламенеющий миф - Елизавета Дворецкая

Главный вывод, который я предлагаю в связи с первым этапом конфликта: Игорь пострадал не из-за банальной жадности, а ради попытки «укрепить власть в регионах», из-за чего русская знать «на местах» была или убита, или выступила против киевского князя. Мы принимаем мнение Шахматова о том, что Свенельдов род (в лице Мстиши) в этой войне выступал не за Киев, а против. Мы предполагаем, что на этом закончился жизненный путь воеводы Свенельда, который в деятельности Святослава и Ярополка уже не участвовал. Но был убит и Игорь, и здесь для княгини Ольги закончился период жизни у мужа за спиной. Наследник был еще мал, и она осталась на престоле фактически одна – в очень сложной политической ситуации, в конфликте с ближайшим соседом, и при том что род ее был отягощен обязанностью мести.

Но прежде чем перейти ко второму этапу истории – истории мести, рассмотрим еще два момента: один легендарный, второй археологический.

В «большой миф об Игоре» включено описание его ужасной смерти: якобы древляне не просто «убиша», но взяли его в плен, привязали к двум деревьям и разорвали надвое. И этот «факт» довольно плотно вошел в легендарную биографию Игоря, даже в живописи отражен. Откуда он взялся? В русских летописях, ни ранних, ни более поздних, этих сведений нет. Источник их – «История» Льва Диакона, одного из крупнейших византийских писателей второй половины Х века. Он написал весьма объемный и ценный исторический труд, в котором немало внимания уделено балканским походам Святослава. Лев Диакон был младшим современником Святослава: родился, как считается, около середины Х века, участвовал в военных походах, правда, уже после смерти Святослава (его самого не встречал). В его книге император Иоанн Цимисхий, уговаривая Святослава добром уйти из Болгарии, произносит следующее:

«Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его (дальнейшей) жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое»[50].

В этом кратком отрывке мы видим сразу много пластов истории и легенды. Заметим, это не протокольная запись: Лев Диакон не стоял с диктофоном, когда Иоанн произносил свою речь; какой-то ее пересказ он мог слышать потом от очевидцев, сопровождавших императора в походе, но мог что-то добавить и от себя. Относительно точно описана ситуация с походом Игоря, нарушившего Олегов договор о мире и прибывшего с большим войском, но как цель его бегства почему-то указан Боспор Киммерийской – Керченский пролив, владения Хазарии. Игорю там совершенно было нечего делать: путь от Босфора к устью Днепра лежит вдоль западного берега Черного моря, а не восточного. Почему бы он бежал не домой, а к хазарам? Возможно, здесь отразился слабый отголосок известия о соглашении Хельги Черноморского с Песахом, который до греков мог дойти. А могло и сказалось традиционное для греков представление том, что скифы живут близ Боспора Киммерийского (Святослав и его русы во всем этом тексте именуются скифами либо тавроскифами, то есть крымскими скифами). То есть Лев Диакон полагал, что русы живут в восточном Крыму, поскольку они скифы. «Ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, – говорит далее Иоанн, – и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи».

Могло ли так случиться, чтобы Лев Диакон располагал достоверными сведениями о том, как именно погиб Игорь в далекой земле древлян? А откуда он мог бы их взять? «Открытых источников» в те времена не существовало, о современных событиях узнавали только из рассказов очевидцев. Кто были очевидцы гибели Игоря? Его малая дружина полегла вместе с ним. Древляне-победители, бывшие при этом деле, уж верно (в легендарном пространстве) были включены в число двух делегаций к Ольге (погибших) и гостей на тризне (тоже убитых). В реальности эти люди, вероятно, погибли при разгроме Искоростеня – это, в отличие от «мстей» Ольги, исторический факт. Есть ли вероятность, что кто-то из них выжил, бежал в Византию, подождал лет двадцать и рассказал свою сенсацию не Константину Багрянородному (современнику событий), а Иоанну Цимисхию или Льву Диакону? Как сюжет авантюрного романа – все возможно, но как реально-исторический сценарий – едва ли. Ведь русские летописцы этих сведений не имели, и всплыли они только за морем Греческим. Поэтому я думаю, что здесь мы имеем дело с литературным творчеством Льва Диакона, под чьим пером Иоанн упомянул о позорной смерти Игоря, чтобы посильнее уязвить Святослава, и в речи этой смешлись память реальных фактов и популярные в ту эпоху заблуждения.

Аналог этой истории находится в самой же греческой мифологии. В книге Николая Альбертовича Куна «Легенды и мифы Древней Греции», в главе «Подвиги Тесея на пути в Афины» читаем:

«На Истме, в сосновой роще, посвященной Посейдону, встретил Тесей сгибателя сосен Синида. Это был свирепый разбойник. Он предавал страшной смерти всех путников. Согнув две сосны так, что они касались верхушками, Синид привязывал несчастного путника к соснам и отпускал их. Со страшной силой выпрямлялись сосны и разрывали тело несчастного. Тесей отомстил за всех, кого погубил Синид. Он связал разбойника, согнул своими могучими руками две громадные сосны, привязал к ним Синида и отпустил сосны. Свирепый разбойник погиб той самой смертью, которой он губил ни в чем не повинных путников».

Возможно, греческому литератору разрывание деревьями показалось подходящей казнью для разбойника, каковым Игорь, безусловно, был в глазах византийцев.

У этого сюжета есть еще один аналог. Саксон Грамматик, описывая легендарные времена, задолго до Игоря, приводит следующую историю:

В те времена своими грабежами и жестокостью наше Отечество (то есть Данию – Е. Д.) терзал морской разбойник по имени Рёдо, [родом] из рутенов. Его суровость была широко известна… Иногда он применял следующий мучительный вид казни: крепко привязав правую ногу [жертвы] к земле, а левую – к ветвям специально согнутого для этой цели дерева, [он отпускал ветвь], которая, возвращаясь в исходное положение, разрывала тело [несчастного] надвое.

Эпизод этот весьма загадочен. Латинист Саксон вполне мог позаимствовать такой сюжет из античной мифологии. Но рутенами латинские писатели средневековья называли жителей Древней Руси! Изначально так называлось одно кельтсткое племя, но по созвучности название позднее было перенесено на Русь и употреблялось наравне с другими, похожими. Выходит, что один греческий и один латинский (датский) писатель знают данный способ казни как применяемый на Руси. Исследователи полагают, что Саксон Грамматик мог получать какие-то сведения, пришедшие в Данию через варягов с Руси – в том числе полученные ими в Византии греческие предания. Но почему этот сюжет Саксоном связывается с Русью, когда русские источники ничего подобного не знают? У летописца вроде бы не было причин замалчивать эти сведения, если бы он их имел: такая ужасная смерть Игоря полностью вписалась бы в замысел о жадном правителе, пострадавшем за свою жадность. А если бы Саксон имел сведения о казни Игоря таким способом, то зачем ему понадобился какой-то разбойник Рёдо[51]?