Про психов - Мария Илизарова

Занавес открывается, и перед внимательным залом предстает новая картина. В правом углу сцены – докторский стол. Горит настольная лампа, громоздятся стопки папок с историями болезней. Белоснежный Мориц сидит, в задумчивости склонившись над раскрытой историей, и меланхолично грызет ручку. В центре сцены лицом к залу сидят Костя и Мент. Костя в женском платье. Старомодный зеленый костюм с брошкой в форме маленькой птички сидит на нем неожиданно хорошо. Косте кажется, что в нем он очень похож на маму. Мент сидит рядом, переодетый в штатское. В левом углу сцены, уютно устроившись в мягком кресле под клетчатым пледом, отец Елений отхлебывает чай из граненого стакана с серебряным подстаканником. Герои, одновременно присутствующие на сцене, совершенно не обращают друг на друга внимания, каждый занят своим.

За сценой слышится неловкое громыхание тяжелых ботинок, что-то со звоном обрушивается, и, наконец, на сцене появляется Ванечка-дурачок, все в том же костюме с Микки-Маусом. Ваня оглядывается и ковыляет к Морицу, который при его приближении перестал грызть ручку и усиленно застрочил, изображая большую занятость.

Зал встречает появление Ванечки нестройными аплодисментами. Ванечка улыбается, кланяется и чуть не падает прямо на Морица. Тот не обращает на него внимания.

Косулин со стыдом и отвращением наблюдает за Ванечкой, ему мучительно хочется сбежать и не видеть продолжения. Мучит ощущение абсурда и неотвратимой опасности, заключающейся то ли в воцарившемся в его жизни балагане, то ли в чем-то еще, что он никак не может осознавать.

Косулин оборачивается к Агнии за поддержкой. Она с интересом и недоумением следит за развитием событий на сцене. Косулин со страхом думает: «Неужели только я это вижу?» Тут кто-то садится на пустовавшее до этого соседнее кресло. Косулин поворачивается. Рядом приземляется Паяц. Он помят, бодр и весел. Косулин с облегчением говорит:

– Слава богу, что вы пришли, а то я тут сейчас чокнусь.

– Разве ж я мог пропустить главное театральное событие сезона!

Тем временем на сцене Ванечка начинает дергать Морица за рукав халата и хныкать гнусаво:

– Доктор, доктор, что со мной? Когда я пойду домой?

– Ванечка, у тебя хроническое нервное расстройство. – Мориц говорит медленно, не отрываясь от письма. – Надо полечиться.

– Когда я выздоровею, доктор? – продолжает хныкать Ванечка.

– Надо пить все лекарства, слушаться доктора, и все будет хорошо, – отделываясь от Ванечки, как от ребенка, повторяет Мориц.

Ванечка не отстает и продолжает задавать одни и те же вопросы.

Тогда Мориц, наконец, отрывается от писанины. Оправляет белый халат, плавно и горделиво встает из-за стола, выходит на авансцену и начинает расхаживать туда-сюда, заложив ладонь за отворот халата. Его движения наполняются достоинством и смыслом, подбородок устремляется вверх. Видно, что эта роль доставляет Морицу особенное удовольствие.

– Ну что же тут непонятного?! Зачем вам так много знать? Есть доктор, есть больница, есть ПНД в конце концов, предоставьте свое здоровье профессионалам. Они о нем позаботятся. Вы все равно ничего не поймете, это слишком сложные материи… Ну вот узнаете вы, что больны, скажем… шизофренией! И как вам это поможет? Лучше об этом просто не думать. Лечиться – и все. А то вы же начнете все отрицать или, хуже того, отчаиваться. В общем, будете только мешать. Мешать вас лечить!

Мориц возвращается к своему столу, открывает ящик, достает из него шоколадку и дает ее Ванечке. Ваня с радостью отвлекается от сложных вопросов, разворачивает шоколадку и бредет к Косте с Ментом. Мориц возвращается к столу и опять начинает грызть ручку.

Ванечка добредает до тихо сидящей пары, отламывает обслюнявленными пальцами кусок шоколада и протягивает его переодетому Косте.

– Ма-амочка, папочка, Ванечка принес вам шоколадку.

Мама-Костя, не замечая шоколадку, смущенно поправляет выбившуюся из штанов Ванечкину рубашку. Папа-Мент, краснея и принужденно улыбаясь, забирает шоколадку и, заворачивая в салфетку, брезгливо убирает ее в карман.

– Мама, папа, а вы меня любите? – глупо спрашивает Ваня.

Мама-Костя и папа-Мент, не отвечая на вопрос, встают, начинают суетиться, загораживают Ванечку от зала. Костя-мама с виноватым лицом обращается к залу:

– Не обращайте на него внимания, пожалуйста, он у нас хороший мальчик.

Папа-Мент раздраженно одергивает ее:

– Прекрати, прекрати, пойдем отсюда…

Мама-Костя берет Ванечку за руку, тянет за собой, напоследок оборачивается к залу и сдавленно шепчет:

– Я ведь даже не курила никогда…

Папа-Мент тянет Ванечку за другую руку. Ванечка ревет и не хочет уходить. Папа-Мент уводит маму-Костю со сцены.

Паяц нагибается к уху Косулина и шепчет:

– А чего, похоже на жизнь, правда, Александр Львович?

– Меня сейчас стошнит, Олег Яковлевич, я их всех уже ненавижу.

– Терпите, Александр Львович, такая у нас работа с вами. Бог терпел и нам велел, а вот, кстати, и он, судя по всему, под пледиком… – Паяц радостно тычет пальцем в направлении кресла отца Еления.

Майя сидит не дыша рядом с Царицей и тихо умирает от восторга. Как мог так быстро, казалось бы, ничего не понимающий в реальной жизни Костя ухватить самую суть их больничного мира? В Морице она узнала себя и отчасти Царицу. Ленинский жест, так точно повторенный Морицем, принадлежал сидящей рядом заведующей. На лице Царицы не дрогнул ни один мускул. Майя еле держится.

Тем временем зареванный Ванечка перестает звать маму и, заметив отца Еления, ковыляет к нему. Всхлипывая, усаживается на пол, обнимает ноги отца Еления:

– Боженька, я здесь. Я урод, и меня не любят родители. Я никому не нужен. А я их люблю…

Зал замирает. Катька в гробовой тишине, со слезами в голосе, укоряет невесть кого:

– Ну что же это делается-то?

В отсеке белых халатов слышатся разговоры. Косулин разобрал: «Надо прекратить этот балаган, сейчас все возбудятся, что мы делать будем? Ловить их потом по всему городу?»

Елений оборачивается к залу и очень внимательно смотрит на белые халаты, смотрит пристально, никуда не торопясь. Он не похож на себя обычного: сухонького и смешного. Глаза Еления заблестели, стали очень серьезными и словно знающими то, о чем в зале никому не известно. Все его тело, по-прежнему скрытое клетчатым пледом, приобретает весомость, став точкой силы всего зала. Халаты притихли.

Отец Елений кладет руку на лохматую Ванечкину голову, гладит его, вытирает ему слезы ладонью и спокойным голосом говорит, обращаясь к залу:

– Мы все скоро умрем, друзья! Таково условие бытия. Наша встреча коротка. Это факт. Но Божество не так жестоко, как мы привыкли думать! Оно не всесильное вовсе! Это обман, иллюзия, грандиозный многовековой обман. Я знаю, что она другая на самом деле. Наша реальность другая. Мы никак не можем признать… не можем оценить! Все мечтаем о лучшем, о другом. Как дураки. А ведь… То, что есть сейчас, – хорошо! Правда – хорошо!