Про психов - Мария Илизарова

Сон Кости

Костя бродит вокруг развалин античного храма на безымянном греческом острове. Храм стоит на высокой горе, поросшей средиземноморскими соснами. Жарко, стрекочут цикады. Костя устает и садится на обломок колонны, смотрит на храм. Возникает желание молиться. Он ложится на нагретый солнцем обломок колонны и засыпает. Во сне видит полупрозрачную деву в развевающихся одеждах. Она кружится и зовет с собой. Дева показывает разные части острова: то маленькую деревеньку, то берег, потом горы. Все, что он успевает рассмотреть вокруг, удивительно прекрасное и яркое. Они оказываются под водой. На той глубине, где уже сумрачно, но солнце проникает и туда. Они подплывают к развалинам простого античного жилища – маленькой хижине. Дева указывает на него рукой. Костя входит, а она остается снаружи. Внутри все так, как будто жилище оставили только что.

В маленькие окошки проникает призрачный солнечный свет. Лучи скользят по грубо сколоченному столу и скамье, над очагом подвешен кувшин с надколотым носиком. Множество предметов, назначения которых Костя не понимает. Он садится на лавку и долго рассматривает все вокруг. Внезапно становится отчаянно грустно. Он плачет о том, как ненадолго дается возможность прикасаться к окружающим людям и предметам – всего лишь на несколько десятков лет! И у него еще есть время.

Костя просыпается в палате от острого желания кого-нибудь обнять.

Сон Лизы

Больничной дворняге Лизе снится ее любимый сон. О том, что она стала главным врачом больницы. Она ездит с шофером в департамент, проводит долгие совещания, посещает отдаленные корпуса больницы с бессмысленными, но очень страшными для окружающих проверками. Во сне у нее собственная столовая и повар. Больше всего ей нравится финал сна: когда она, будучи главным врачом, возвращается в кабинет, исполнив свои начальственные обязанности.

Кабинет даже во сне заставляет собаку нежно перебирать лапами. Она со всех ног бежит в красный кирпичный двухэтажный особняк девятнадцатого века. Из крыши которого гордо торчит золотой крест. Кабинет главного врача находится на втором этаже. В пролете между первым и вторым этажами висит огромная, батального размера картина «Снятие цепей». На ней изображен французский врач-реформатор Филипп Пинель, прославившийся борьбой за смягчение психиатрического режима. Он снимает цепи с истерической барышни, обнажившей грудь.

Второй этаж корпуса разделен на две части. Справа больничная церковь, слева приемная и кабинет. Причудливое сочетание Пинеля с церковной позолотой и ладаном, выросший из крыши крест, зеленая коверная тишина, напряженные лица в приемной – все это придает Лизиному сну небывалую торжественность и высоту. В этот момент Лиза окончательно теряет голову, перестает быть собой и становится чем-то неизмеримо большим. И, становясь большим, Лиза строго вопрошает:

– Вы понимаете, что такое шизофрения?!

Неожиданно во сне все меняется, величие кабинета главного врача больницы сменяется уютом и затхлостью больничного музея. Среди старинных, обнимающих себя смирительных рубашек и пожелтевших историй болезни можно ознакомиться с меню пациентов столетней давности. Пациенты после экскурсий перестают воспринимать селедку на завтрак как нечто само собой разумеющееся и долго потом вспоминают всякие бланманже, стерлядки припущенные, бефстроганов с черносливом и малиновый крем на десерт. Меню звучит потусторонней музыкой. Незнакомые на вкус названия придают собачьей дремоте особую изысканность. Сквозь сон она слышит звуки подъехавшей психиатрической перевозки. В ней привозят больных из города. Лиза с любопытством, открыв глаза, нюхает воздух, пытаясь определить, знает ли она, кого привезли на этот раз…

Новый год благополучно наступил, все подарки подарены, деньги потрачены, общение с родственниками уже утомило, и тут наступают первые рабочие дни. В новогодние праздники больница работает как обычно, безумие не уходит на каникулы. Наоборот: интенсивное общение с семьей, возлияния и злоупотребления, нарушение привычного ритма приносят обильный приток пациентов.

Косулин, промучившись всю неделю в колебаниях между желанием рвануть в Одессу, убить жену и ее любовника и страхом нарушить привычное равновесие жизни, с воодушевлением шел на работу. За дни праздников он выпил с Паяцем ящик водки. Еще три раза сходил с сыном на горку и один раз на каток, навестил мать, которой так и не признался, почему плохо выглядит, счастливо избежал встречи с родителями жены, наврав про срочную консультацию.

Он успел позабыть о больничных делах, отодвинув их и освободив место для хаоса внутренней жизни. Дочка укатила в Питер с институтской компанией, и он был этому рад. Появившееся в ее взгляде презрение провоцировало на необдуманные поступки. Он видел, что она ждет от него решительных действий, но не умел объяснить, насколько раздавлен изменой ее любимой мамочки.

Жена должна вернуться сегодня. Раз в день она посылала ему лживые эсэмэски о том, как скучает и хочет домой. Он с ужасом представлял, как она вернется и наступит час «икс». Ее не было целую неделю, и с очевидностью напрашивался праздничный секс. Что делать?! Он не сможет не выдать себя. Он просто не сможет. В таких вот мыслях психолог вышел на улицу и отправился на работу.

В праздники Москва принадлежит людям. В метро полно свободных мест. Становятся отчетливо видны изгибы улиц, стряхнувшие с себя двойные ряды припаркованных машин. На короткие минуты узнается старая Москва – Москва детства. В такие дни Косулин чувствует, что не так уж он любит людей. Он представляет себе, что бы могло такого случиться, не очень трагического, но все же совершенно неотвратимого, чтобы в Москве убавилось раза в три народу. Чтобы Москва потеряла свое значение, где-то вырос Новый Прекрасный Город, и все уехали туда. А остались те, кто слишком ленив, чтобы искать лучшей доли. Как раз такие, как он.

Косулин стыдился этих фантазий. Но быстро успокаивался от мысли, что сумасшедшие все равно останутся, их так же надо будет лечить и на больницу эти глобальные изменения никакого впечатления не произведут. Даже если рухнет весь мир Косулина, там все останется по-старому, как в детских воспоминаниях. Так же будут плодиться рыжие дворняги, сонные – охранники будут растворяться в пейзаже, прекрасные цветы и растения лечить измученные души пациентов. Палаты будут полны остановившихся глаз, движения больных будут скованны и необычны, движения врачей быстры и ускользающи.

Все так же он, психолог, с утра будет спешить на пятиминутку, чтобы услышать голос человека, который доносится из особняка с крестом на крыше. Все будет как всегда. Это и есть рай, грустно улыбается Косулин, входя в главные ворота больницы и энергично поднимаясь наверх, на крутой пригорок. Взобравшись на него, он устремляется в маленькую, до неприличия романтичную арку, летом увитую розами со всех сторон. По пути к корпусу он старается обязательно пройти через эту арочку. Это его личный ритуал, оживляющий детские фантазии о замках, рыцарях, принцессах и гномах. Из арки открывается вход в большое внутреннее пространство больницы, и вдалеке слева можно различить окно рабочей каморки Косулина.