Суворов - Вячеслав Лопатин

Даже такая маленькая деталь, как просто одетый Суворов с нагайкой в руках, без оружия, точно передает облик полководца, запечатленный в других свидетельствах современников.

Попадичев продолжает: «Через три дня после этого сама Императрица изволила проезжать мимо нас. Войска стояли вдоль по дороге в строю, наш полк был с правого фланга, а еще правее нас донские казаки. Государыня ехала в коляске, самым тихим шагом; спереди и сзади сопровождала ее пребольшая свита. Отдав честь саблями, мы кричали "Ура!". В это же самое время мы видели, как Суворов в полной форме шел пешком с левого боку коляски Императрицы и как Она изволила подать Суворову свою руку. Он поцеловал ее и, продолжая идти и разговаривать, держал всё время Государыню за руку. Императрица проехала на Блакитную почту, где на всякий случай был приготовлен обед».

Какие живые подробности! Суворов, идущий в полной парадной форме рядом с коляской и держащий Екатерину за руку, гораздо ближе к оригиналу, нежели дерзкий обличитель придворных.

Представление о награждении своих помощников Потемкин подал заблаговременно. Суворов оказался среди тех, чьи заслуги в освоении «полуденного края» и укреплении его обороноспособности были достойно отмечены. В автобиографии он отметил: «1787 года июня 11 дня, при возвращении Ея Императорского Величества из полуденного краю, Всемилостивейшим благоволением пожалована табакерка золотая с вензелем Ея Императорского Величества, украшенная бриллиантами».

На самом деле этим числом помечено письмо Потемкина: «Милостивый Государь мой Александр Васильевич! Всемилости-вейше пожалованную Вам от Ея Императорского Величества, с вензелевым Ея Величества именем, табакерку имею честь препроводить к Вашему Превосходительству, присовокупляя к тому уверение об истинном к Вам почтении». В постскриптуме светлейший князь сообщил новость: «Ея Императорское Величество пожаловать изволила Харьковскую Губернию в мое управление».

Пока российская императрица и сопровождавшие ее лица возвращались из путешествия, международная обстановка резко обострилась. Восстание в принадлежавших Австрии бельгийских провинциях связало руки союзнице России. Англия и Пруссия подталкивали Турцию к разрыву с Россией. Партия войны во главе с визирем Юсуф-пашой буквально взяла в осаду султана Абдул-Хамида, который в самом начале своего правления заключил мир с северным соседом, прекратив давно проигранную войну. Теперь же закулисные подстрекатели к новой войне обещали туркам помощь, внушая им, что Россия ничего не сделала для укрепления в Северном Причерноморье. Миф о «потемкинских деревнях» еще не был литературно оформлен Гельбигом, но, безусловно, уже использовался в информационной войне.

Визирь Юсуф-паша пошел напролом и сумел «дожать» султана. От российского посланника Якова Ивановича Булгакова в ультимативной форме потребовали согласия на возвращение Крыма. Булгаков отверг ультиматум, после чего 5 августа в нарушение всех международных норм после приема у визиря был арестован и препровожден в Семибашенный замок в Константинополе. 13 августа Порта официально объявила России войну.

В начавшейся войне первый и мощный удар турок отразил Суворов. В ходе кровопролитного сражения его войска уничтожили на Кинбурнской косе десант противника, прикрываемый огнем господствовавшего на Черном море турецкого флота. По горячим следам солдаты сложили песню о победе:

Война, принесшая Суворову российскую и европейскую славу, вошла в историю под именем второй Русско-турецкой. Она и была таковой в царствование Екатерины Великой. Но для России это была седьмая за 100 лет война за выход к Черному морю. Выдающиеся победы русской армии и молодого Черноморского флота поражают воображение. Однако, как ни странно, именно эта победоносная война окружена легендами. Главнокомандующего Потемкина обвиняли (и обвиняют по сей день) в бездарности, неумении пользоваться результатами побед и даже в том, что он, завидуя таланту Суворова, мешал своему гениальному подчиненному успешно вести войну.

Ответ на эти обвинения дал в 1891 году замечательный русский военный историк Д.Ф. Масловский, по инициативе которого началось издание четырех томов архивных документов, относящихся к деятельности Потемкина в войне 1787—1791 годов. «Блестящие эпизоды подвигов Суворова во вторую турецкую войну… составляют гордость России, — писал Масловский. — Но эти подвиги (одни из лучших страниц нашей военной истории) лишь часть целого; по оторванным же отдельным случаям никак нельзя судить об общем, а тем более делать вывод о состоянии военного искусства… Вторая турецкая война, конечно, должна быть названа "потемкинскою". Великий Суворов, столь же великий Румянцев занимают в это время вторые места».

Ученый подчеркнул, что выводы о бездарности светлейшего князя как полководца ненаучны и сделаны «без опоры на главнейшие материалы». Документы свидетельствуют, что «Потемкин имел вполне самостоятельный и верный взгляд на сущность самых сложных действий войск на полях сражений». Именно он в эту войну «является первым главнокомандующим нескольких армий, оперировавших на нескольких театрах». Он же дает и первые образцы управления этими армиями и флотом путем общих указаний (директив). Потемкин обладал замечательным даром стимулировать у своих подчиненных максимум напряжения сил для достижения поставленной цели.

Боевые действия велись на огромном пространстве от Кавказа до Дуная. Сражения выигрывали генералы и адмиралы, но замысел кампаний, группировка сил и направление ударов разрабатывались главнокомандующим. Он опередил свое время и не был понят современниками, привыкшими видеть полководца во главе армии на поле сражения.

Критики Потемкина не замечали очевидных истин. Война, развязанная Турцией, оказалась для России войной против мощной коалиции. Через год после ее начала Швеция открыла боевые действия в Финляндии и на Балтийском море. В конце 1789 года Пруссия, заключившая союз с Польшей и поддержанная Англией, стала представлять угрозу на западных границах. Всё это должен был учитывать Потемкин. Россия с честью вышла из тяжелого положения, и заслугу в этом главнокомандующего отрицать невозможно.

Следует сказать, что легенды о зависти и даже прямой вражде «капризного фаворита» к Суворову родились в «суворовской» литературе. Наиболее «убедительно» об этом рассказал русский немец Фридрих фон Смитт в монографии «Суворов и падение Польши». Автор получил от Дмитрия Ивановича Хвостова ценнейшее собрание неопубликованных суворовских писем, адресатом которых являлся сам Хвостов, которому Суворов доверял свои тайны и сомнения. Подавляющее большинство писем относится к 1791—1796 годам, причем особенно часто и откровенно Александр Васильевич писал тогда, когда ему казалось, что он оттерт завистниками от боевой деятельности. На глаза Смитту попались резкие выпады Суворова против Потемкина (лето 1791 года) с обвинениями светлейшего во властолюбии. Прибавив к ним ходячий анекдот о размолвке покорителя Измаила с главнокомандующим, Смитт выстроил версию о непримиримой вражде Потемкина с Суворовым.