Гибель королей - Бернард Корнуэлл

Но все, что он хотел мне заявить, так и осталось невысказанным, потому что дверь зала со скрипом открылась.

– Король желает видеть его, – объявил знакомый голос.

Я обернулся и увидел Стипу. Доброго Стипу, командира гвардии Альфреда, крестьянина, попавшего в рабство и поднявшегося до великого воина, человека, тупого, как бочонок с дегтем, и сильного, как бык, моего друга и верного товарища.

– Король, – бесстрастно добавил он.

– Но… – начал Плегмунд.

– Я понадобился королю, ты, кривозубый ублюдок, – бросил я ему и перевел взгляд на копьеносца, угрожавшего мне. – Если ты еще раз направишь на меня острие, – пообещал я ему, – я вспорю тебе брюхо и скормлю твои кишки своим собакам.

Норны, вероятно, хохотали от души, когда я шел на встречу с королем.

Альфред был укутан множеством одеял и полулежал, привалившись к огромной подушке. Осферт сидел на кровати и держал отца за руку. Другая рука короля лежала на украшенной драгоценными камнями книге – на Евангелии, предположил я. За пределами комнаты, в длинном коридоре, брат Джон и еще четверо монахов пели печальный гимн. Воздух в комнате был пронизан вонью, несмотря на пахучие травы, разбросанные по полу, и свечи, которые горели в высоких деревянных подсвечниках. Некоторые из свечей были часовыми, так высоко ценимыми Альфредом: их круговые метки отмечали часы по мере того, как из короля уходила жизнь. У стены, по обе стороны от изголовья ложа Альфреда, стояли два священника, на противоположной стене висело огромное кожаное полотно с нарисованным на нем распятием.

Стипа втолкнул меня в комнату и закрыл за мной дверь.

Альфред выглядел так, будто уже умер. И в самом деле я решил бы, что передо мной труп, если он бы не вытащил руку из руки Осферта. Осферт беззвучно плакал. Длинное лицо короля было белым как полотно, щеки ввалились, глаза запали, под ними пролегли глубокие тени. Губы обтянули десны, в которых почти не осталось зубов, на отросшей щетине виднелись следы засохшей слюны. Рука, лежавшая на книге, напоминала кости, обтянутые кожей, и рубин в кольце казался теперь слишком крупным для тонких пальцев. Хотя дыхание короля было поверхностным, голос оказался на удивление сильным.

– Рад видеть меч саксов, – приветствовал он меня.

– У твоего сына длинный язык, лорд король, – сказал я, опустился на одно колено и стоял так, пока он не подал мне знак встать.

Он внимательно смотрел на меня со своего ложа, и я смотрел на него с высоты своего роста, а монахи пели за дверью, и над горящими свечами поднимался густой дым.

– Я умираю, лорд Утред, – сказал Альфред.

– Да, лорд.

– Ты выглядишь здоровым как бык, – добавил он. Гримаса, появившаяся на его лице, означала улыбку. – Ты всегда умел доводить меня до бешенства, да? Это бестактно – выглядеть здоровым в присутствии умирающего короля, но я рад за тебя. – Он левой рукой погладил Евангелие. – Расскажи мне, что произойдет, когда я умру, – приказал он.

– Твой сын Эдуард будет править, лорд.

Он слабо усмехнулся. В его запавших глазах светился ум.

– Не надо рассказывать мне то, что я, по твоему мнению, хочу услышать, – съязвил он, как в былые времена. – Рассказывай то, что ты сам думаешь.

– Твой сын Эдуард будет править, лорд, – повторил я.

Он кивнул, поверив мне.

– Он хороший сын, – произнес Альфред так, будто хотел убедить в этом самого себя.

– Он отлично сражался при Бемфлеоте. Ты мог бы гордиться им, лорд.

Альфред опять кивнул.

– От короля ждут так много, – проговорил он. – Он должен быть храбрым в битве, мудрым в совете, справедливым в суждении.

– У тебя были все эти качества, лорд, – сказал я, и это была не лесть, а истинная правда.

– Я очень старался, – признался он. – Господь свидетель, я старался изо всех сил.

Он закрыл глаза и долго ничего не говорил, я уже решил, что он заснул, и подумывал о том, чтобы уйти, но тут он открыл глаза и поднял взгляд к закопченному потолку. Где-то в недрах дворца вдруг пронзительно залаяла собака и так же неожиданно замолчала. Альфред нахмурился, повернул голову и посмотрел на меня.

– Прошлым летом ты много времени провел с Эдуардом, – сказал он.

– Все верно, лорд.

– Он мудр?

– Он умен, лорд, – ответил я.

– Умных много, лорд Утред, а вот мудрых – единицы.

– Люди становятся мудрыми с опытом, лорд, – сказал я.

– Некоторые да, – саркастически произнес Альфред. – Получится ли у Эдуарда? – Я пожал плечами, потому что вопрос был не из тех, на которые я мог дать ответ. – Я опасаюсь, – продолжал Альфред, – что им будут руководить страсти.

Я глянул на Осферта.

– Они и тобою руководили, лорд, однажды.

– Omnes enim peccaverunt, – тихо проговорил король.

– Все согрешили, – перевел Осферт и получил в награду улыбку отца.

– Меня тревожит его упрямство, – добавил Альфред.

Меня удивило, что он так откровенно говорит об Эдуарде, своем преемнике, хотя я отлично понимал, почему это так сильно донимает его в последние дни жизни. Альфред посвятил себя сохранению Уэссекса, и ему очень хотелось иметь гарантии, что преемник не станет разбрасываться его достижениями. Тревога была настолько велика, что он не мог не говорить об этом. Он крайне нуждался в утешении.

– Ты оставляешь ему хороший совет, лорд, – сказал я не потому, что верил в это, а потому, что он хотел это услышать.

Действительно, многие из членов витана были знающими людьми, но в совет входило слишком много церковников вроде Плегмунда, чьим советам я никогда бы не доверился.

– Король вправе отвергнуть любой совет, – сказал Альфред, – потому что в конечном итоге все решения принимает король, и именно король несет ответственность за них. Глуп король или мудр – это имеет огромное значение. Если король глуп, что будет с королевством?

– Ты беспокоишься, лорд, – сказал я, – потому что Эдуард совершил то, что совершают все молодые люди.

– Он не такой, как все молодые люди, – возразил Альфред, – он был рожден для привилегий и долга.

– Девичья улыбка, – сказал я, – способна заставить забыть о долге быстрее, чем пламя растопит лед.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Значит, ты знаешь? – спросил он после продолжительной паузы.