Возраст третьей любви - Анна Берсенева

– Ты о чем подумал, Юра? – спросила она; голос ее звучал так тихо, что почти не был слышен из-за музыки. – Опять вспомнил что-то неприятное?

Конечно, он вспомнил «неприятное» – непонятно только, почему именно теперь: и Генкины сальные шуточки, и свой бессильный гнев, и необъяснимую безысходность своего одиночества…

– Ничего, – ответил Юра, тряхнув головой. – Что-то долго здесь заказ несут.

– Зато они готовят свежее, – возразила Оля. – Я сказала, с какими приправами, это будет очень вкусно.

Видно было, что она расстроилась из-за того, что он помрачнел. Юра изо всех сил старался выглядеть веселым, но обмануть Олю было невозможно – или, во всяком случае, очень трудно. Вся она как-то сжалась, радость ее увяла, и, видя это, Юра почувствовал, что начинает ненавидеть себя, свои мысли, чувства… А заодно и Евгению Стивенс, в связи с которой все это возникало вот уже второй раз.

Он прекрасно понимал, что Евгения Стивенс в этом нисколько не виновата, но ничего не мог поделать со своим раздражением. А она, как назло, еще села со своим летчиком за столик напротив и все время попадалась поэтому на глаза, как ни отворачивайся.

И сама заметила Гринева через минуту после того, как уселась на свое место.

Ему показалось, что она обрадовалась, увидев его – то есть не его, конечно, а просто знакомое лицо. Светлые ее глаза вспыхнули как звезды, заискрились веселым любопытством так же, как утром. Но тут же она, конечно, как раз и вспомнила их утреннюю встречу – и глаза сразу стали холодные, и брови надменно приподнялись высокими дугами.

«Наверное, тоже в гляделки играла в детстве», – вдруг подумал Юра.

Это у них с Евой одна из любимых игр была, гляделки-смешилки. Задача состояла в том, чтобы «переглядеть» соперника. И не то чтобы не моргнуть, это-то ерунда. Надо было, во-первых, не рассмеяться, а во-вторых – чтобы визави не догадался, о чем ты думаешь. О чем думает Ева, Юра всегда угадывал с первой попытки: у сестры все было написано на лице. А о чем Юрка думает, Ева никогда догадаться не могла.

Играла Евгения в детстве в гляделки или нет, но искусством разговаривать взглядами она явно владела в совершенстве.

«Что, Юрий Валентинович? – говорил насмешливый взгляд, которым она то и дело окидывала своего утреннего собеседника; а куда деваться, если сидишь напротив? – Не сообразили пригласить меня поужинать, нахамили? Ничего, нашлись и без вас желающие – посмотрите, какой летчик! И сама я хороша, вам здесь такие и не снились, хотя девочка с вами, конечно, хоть и простушечка, но весьма мила и необычностью своей даже эффектна. Как я вас взвела сегодня этим словечком, а?»

Глаза ее засмеялись, и тут же она отвернулась к летчику, который поднял рюмку с водкой – видимо, как раз за свою блистательную спутницу.

Юре не было ни весело, ни хотя бы смешно от всего, что она так ясно произнесла в его адрес – как будто бы вслух. Ему было тошно наедине с собою, и даже рыбу в своей тарелке – явно рыбу, а не что-нибудь другое – он ковырял без малейшего удовольствия.

– Ничего тебе не взяли выпить, – заметил он, взглянув на Олю. – Давай хоть шампанского, ты же пила на Новый год?

– Давай, – согласилась она. – Если ты хочешь…

Юра смотрел, как она подносит ко рту бокал, как морщится от лопающихся пузырьков и по-детски вытягивает трубочкой напомаженные губы, чтобы отпить шампанское.

– Надо нам с тобой расписаться, Оля, – сказал он.

Она поперхнулась шампанским, закашлялась. Юра перегнулся через стол, похлопал ее между выступающими, как воробьиные крылышки, лопатками.

– Нам с тобой надо пойти в загс и расписаться, – повторил он, когда Оля откашлялась и вытерла слезы ладонями.

Оля молчала. Потом медленно подняла на него глаза и сказала:

– Мне этого не надо, Юра… Зря ты думаешь… Это совсем для меня неважно. Я могу и просто так…

– Совсем ты притворяться не умеешь, – невесело усмехнулся он. – Была б ты хоть лет на десять постарше, я бы еще, может, поверил. Неважно… И тебе важно, Оля, и родителям твоим уж точно не все равно. Знают они, что ты со мной живешь?

О ее родителях Юра знал только, что они живут в городке Корсакове на самом берегу залива Анива, что, как почти все сахалинские корейцы, выращивают овощи на продажу, что у Оли есть две сестры, обе намного ее старше. Больше она ничего ему о своей семье не рассказала, да он, по правде говоря, и не интересовался особенно.

– Знают, – помолчав, кивнула Оля.

– И что, интересно, они тебе сказали, когда ты им об этом сообщила?

– А я им не сообщала… Им тетя сказала, мамина сестра. Она тут живет, в Южном, – сказала Оля. – Она узнала…

– А тетя что тебе сказала? – настаивал он.

– Юра, не спрашивай, пожалуйста! – вдруг воскликнула она так жалобно, что он еще больше стал себе противен. – Я не могу тебе… Я не хочу тебе это повторять!..

– Оленька. – Он постарался, чтобы голос его звучал как можно мягче, а слова – как можно убедительнее. – Это мне все равно – кто, что и почему сказал. Но тебе это не может быть все равно, потому что ты не я, а молоденькая девочка. Так что давай не будем это все обсуждать, а просто пойдем и распишемся. Только без свадьбы, ладно? Не хочу я, ты не обижайся. Вырос уже, наверное, из этих радостей. Отметим вдвоем – здесь или еще где-нибудь. Ну, и с родителями твоими мне, конечно, надо поговорить.

– Не надо! – быстро произнесла Оля. – Давай распишемся, если ты говоришь, если ты хочешь, давай что хочешь, Юра… Но с ними не надо говорить! Хотя бы пока – не надо…

– Как скажешь, – пожал он плечами.

Юра даже рад был, что не надо, оказывается, выполнять и эту формальность. Не хотелось ему всего этого – встречаться с какими-то совершенно посторонними людьми, говорить с ними о чем-то… О чем? Просить руки их дочери, которая и так принадлежит ему всем телом и всей душой? Или уверять, что теперь он в качестве официального зятя будет приезжать на семейные праздники? От одной этой мысли ему становилось тоскливо.

– Я знаю, что они скажут, – помолчав, произнесла Оля. – Они мне уже сказали… – Она набрала побольше воздуха, как будто собиралась прыгнуть в воду, и выговорила: – Мама говорит, что ты меня взял позабавиться, а в Москве у тебя точно есть жена, просто ты с ней, наверно, поссорился. А тетя говорит, что если и нет жены, то все равно ты туда вернешься, а меня бросишь, потому что я не пара такому мужчине, как ты. Она тебя видела, она у нас в отделении лежала, когда ногу сломала в прошлом году… А отец вообще…

– Хватит, Оля. – Юра положил руку на ее ладонь, слегка прижал тонкие пальцы, быстро перебирающие салфетку. – Не хочу я больше это слушать. Ты узнай, как там расписаться побыстрее, сколько ждать надо. Может, есть какой-нибудь ускоренный вариант, это тоже узнай.

– Я узнаю, – кивнула она, не глядя на него. – Моя тетя, она… Она в загсе работает…