Возраст третьей любви - Анна Берсенева

– Ну, всего тебе! – сказал он уже в дверях и все-таки добавил напоследок: – Я ж без зла, Валентиныч. Наоборот – одобряю! И что я такого сказал?

Ничего он такого не сказал, все то же самое, что говорил всегда, о любой женщине. И, конечно, действительно без зла. Но у Юры в глазах потемнело, кровь застучала в висках.

«Ну что было делать? – с тоской подумал он. – По морде ему дать? Это уж совсем идиотизм».

Он просто ненавидел такие ситуации и себя в таких ситуациях – когда и психовать глупо, и спокойным быть невозможно. И остается только бурлить в точке кипения да воздух ртом хватать.

Юра терпеть не мог, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, и порадовался одному: что Рачинский ушел. И тут же, как назло, раздался стук в дверь – уже не Олин, не робкий, а просто стук постороннего человека, который хочет войти.

– Да! – сказал Гринев, садясь за стол и разжимая кулаки. – Входите.

Он думал, кто-нибудь из больных пришел пожаловаться на колотье в боку или плохую кормежку, и уже приготовился спокойно отвечать. Но вместо предполагаемого больного в ординаторскую вошла совершенно незнакомая дама.

– Здравствуйте, Юрий Валентинович, – сказала она, подходя к его столу.

– Здравствуйте, – произнес Гринев, еще по инерции сердито. – В чем дело?

– Может быть, вы мне сначала сесть предложите? – насмешливо поинтересовалась дама.

Юре стало неловко, что забыл о такой естественной вещи, и он тут же рассердился еще больше – на себя, а заодно на посетительницу.

– Садитесь, – мрачно кивнул он. – Если вы по делу.

– Меня зовут Евгения Стивенс, – сказала она, садясь напротив Гринева.

– Очень приятно. Что я должен делать?

– Потрясающе! – вдруг засмеялась дама. – У вас всегда такая реакция? Вы всегда сразу должны что-то делать?

– Вы пришли изучать мои реакции? – совсем выходя из себя, медленно проговорил Гринев.

Теперь она вызывала у него раздражение уже сама по себе, не по инерции. Дама была молода, не старше двадцати пяти, и как раз такого типа, который он терпеть не мог. Броская, с напоказ стройной фигурой, и одежда подобрана так, чтобы привлечь внимание: серебристо-серый ажурный свитер достает до колен, почти до края узкой черной юбки, сразу заставляя взглянуть на стройные длинные ноги.

И лицо слишком ухоженное, и вьющиеся светлые волосы уложены слишком пышно, и, главное, взгляд… Взгляд этой дамы выражал только одно: абсолютное, глубокое довольство собою, своей эффектной внешностью и привычной неотразимостью. От этого глубокого самодовольства ее холодновато-светлые глаза смотрели на Гринева с веселым любопытством.

– Возможно, и реакции тоже, – весело сказала она и пояснила: – Дело в том, Юрий Валентинович, что я журналистка. Начинающая. Осваиваю новую профессию и прошу вас мне помочь.

– Каким это образом? – удивился он. – Я же не журналист.

– Я тележурналистка, – снова объяснила Евгения Стивенс. – И у меня есть задание: подобрать как можно больше интересных героев для передачи.

Этого только не хватало! Настроение паскудное, женщина ему неприятна, а теперь еще, оказывается, она собирается его сделать героем передачи. Пару раз Гринев краем глаза смотрел подобные передачи, в которых рыбаки и моряки с идиотскими выражениями на лицах рассказывали о своих трудовых достижениях.

– Это, пожалуйста, не ко мне, – поморщился Гринев.

– А к кому? – тут же поинтересовалась журналистка.

– Вот это уж не мое дело.

– Но почему, Юрий Валентинович? Вы же еще не знаете…

– Знаю, – перебил он. – Ваши передачи оскорбляют человеческий вкус.

– Вы еще, между прочим, ни одной моей передачи не видели, – возразила она, к его удивлению, не обидевшись, а глядя все тем же весело-любопытным взглядом. – Так к кому же мне обратиться, если не к вам, как вы думаете?

– Я об этом как-то вообще не думаю, – стараясь говорить как можно вежливее, ответил Гринев. – Наверное, к тому, кто вас ко мне направил. С чего это вдруг, кстати?

– Юрий Валентинович, ну не притворяйтесь! – засмеялась она. – Вы что, идиоткой меня считаете? Удивительно не то, что меня направили, а что о вас раньше передач не делали. Профессия ваша располагает, – пояснила она. – А также эффектная биография. К тому же вы здесь приезжий, из Москвы – значит, особенно заметны.

– Здесь много врачей приезжих, – мрачнея все больше, возразил Гринев. – На Сахалине нет мединститута.

– У вас внешность телегеничная, держитесь вы свободно, – не унималась журналистка. – Да вы во всех отношениях идеальный телевизионный персонаж!

От всего этого потока пошлостей его просто передернуло. А оттого, что самовлюбленная девица по-прежнему смотрела на него с любопытством, как на неведому зверюшку с эффектной биографией, – Гринев вообще едва сдержался, чтобы не выставить ее за дверь без объяснений.

– Вот что, Евгения…

– Витальевна, – подсказала она после некоторой паузы, поняв, что он не продолжит фразу, пока не услышит ее отчество.

– Евгения Витальевна, извините, я на работе. Сейчас ухожу на обход.

– Я могу подождать, – тут же кивнула она. – Поговорим после обхода!

– После обхода у меня перевязки, – вставая, сказал Гринев. – А после перевязок я буду писать истории болезней, если по «Скорой» никого не привезут.

– А после работы? – не отставала Евгения Витальевна. – Я могу после работы с вами поговорить.

– А я не могу после работы тратить силы на пустые разговоры. Мне, как всякому нормальному мужчине, после работы хочется поесть и поспать.

– Всякий нормальный мужчина, Юрий Валентинович, догадался бы, что поесть можно вместе в ресторане, пригласил бы меня, и мы прекрасно бы там побеседовали, – заметила она, тоже вставая.

Теперь ее глаза были ровно на уровне его глаз, и вблизи Юра увидел, что она наконец начинает злиться: глаза вспыхнули, как звезды.

– А потом пригласил бы вместе поспать, – усмехнулся он.

Тут ему, правда, стало стыдно. Конечно, надо было избавиться от этой девицы, но не все же средства хороши! Оттого, что теперь он сам стал виноват, Гринев рассердился еще больше.

Но девица пропустила последние его слова мимо ушей.

«Не в первый раз слышит, – догадался Юра. – Ну конечно, является такая журналисточка – да ей, наверное, каждый второй предлагает».

Оттого, что она заставила его вести себя так же, как ведет себя каждый второй кобель, ему стало и вовсе противно.

– Я не для местного телевидения готовлю передачу, – привела она последний аргумент. – Я из Москвы приехала, может быть, даже по первому каналу пойдет.

– Творческих вам успехов, – пожелал Гринев. – Евгения Витальевна, извините мою грубость. Мне пора идти.