Семь божков несчастья - Фаина Раевская

— Ну что там в музее? — вполне серьезно полюбопытствовала подруга.

Стараясь ничего не упустить, я старательно и красочно пересказала содержание беседы с Вадимом Сергеевичем. После того, как я умолкла, через секундную паузу подруга глубокомысленно изрекла:

— А Соломоныч все-таки натуральный гад. Однако ты, Витка, не зря считаешься умной. Твоя прозорливость впечатляет. Насчет музея — идея неплохая, я бы сказала, очень хорошая. Что мы теперь знаем? — Лизавета грациозно вынырнула из джакузи, аки Афродита из морской пены, обернулась необъятной махровой простыней и принялась излагать свои соображения: — Хотэй, безусловно, подлинный, и он из коллекции Симкина. Каким-то образом он попал к Рыжему…

— К Александру Потапову, — уточнила я.

— Это еще кто? — насторожилась подруга, которой свойственна «девичья» память.

— Андер же сказал, как ребят звали. Рыжий и есть Саня Потапов.

— A-а, тогда ладно. Дальше. Кто-то ребят убивает в пещере, но нэцке не забирает. Логичный вопрос: почему?

— Может, убийца не знал, что Потапов потащит в пещеры дорогую безделушку? — Я робко глянула на Лизавету, ожидая похвалы за сообразительность, однако не дождалась. Напротив, Лизка одарила меня скептической ухмылкой:

— Ну да, как же! Чтоб убийца да не обыскал своих жертв? Я же нашла нэцке!

— Ты вообще способная девушка. Можешь найти что угодно, даже негра в темной комнате Но я имела в виду другое: возможно, убийца и помыслить не мог, что Потапов потащит коллекционную вещь под землю. Меня вот еще что интересует: как супостат узнал, что Хотэй не в коллекции Симкина, а у Потапова?

Лизавета впала в глубокую задумчивость. За это время мы плавно переместились из ванной ко мне в комнату и с комфортом устроились на кровати. Задумчивость у подруги все не проходила Тогда я решила подпитать ее мозги чем-нибудь съедобным и, пользуясь временным отсутствием Клары Карловны, пошла наводить ревизию в холодильнике. Н-да… Даже не берусь перечислять содержимое холодильника… Я ограничилась внушительным куском холодной телятины под каким-то соусом, емкостью с черной икрой, блюдечком с тонко нарезанной осетриной, еще какой-то фигней зеленого цвета, но пахнущей хреном и литровым пакетом клюквенного морса В поисках хлеба (не есть же икру ложками!) я стала поочередно заглядывать во все многочисленные шкафы. Хлеб нашла уже нарезанный, решила, что сойдет, чай, не графья, и открыла соседний шкафчик.

— Вот это я удачно зашла! — сладострастно пробормотала я и на всякий случай зажмурилась а вдруг мираж? Однако явление не исчезло, чему нельзя было не порадоваться. За дверцей обнаружился мини-бар (хотя какой там мини!), оборудованный по всем правилам: с полочками, термостатом и прочими штучками, необходимыми для хранения алкоголя.

Глазоньки мои разом разъехались в разные стороны от подобного роскошества.

— Не приведи господи дожить до светлого коммунистического будущего — я ж с голодухи опухну! — простонала я, испытывая острое чувство жалости к самой себе. В конце концов, после долгих терзаний я выбрала мартини для себя и «Хеннесси» для Лизаветы.

Когда я вернулась в комнату с огромным подносом в руках, заставленным снедью, Лизка делала вид, что все еще размышляет, а на самом деле подруга, лежа поперек кровати в соблазнительной позе, млела под томные звуки саксофона. Их издавал суперсовременный музыкальный центр, о существовании которого я даже не подозревала. При моем появлении Лизавета нехотя открыла глаза и…

— Витка… ты… это… я… Ну, просто супер! — только и смогла восхищенно выдохнуть подруга.

Следующие полчаса томный саксофон заглушали чавкающие и булькающие звуки вперемешку со сладострастными стонами. Вот уж никогда не думала, что ворованная еда (конечно, ворованная, ведь меня никто не видел на кухне!) может доставлять столько удовольствия.

Насытились мы довольно быстро. Вскоре даже телятина под мудреным соусом в рот уже никак не лезла, я уж не говорю о черной икре…

— Нехорошо! — сыто икнула Лизка. Жидкости в бутылке с этикеткой «Хеннесси» к тому моменту заметно поубавилось.

— Ага, — с ходу согласилась я: мартини тоже не остался без нашего внимания. Однако разум еще не дремал, потому я уточнила: — А что именно нехорошо, Лиз?

— Много есть нехорошо, вот что. Народ бедствует, а нам икра в глотку не лезет.

При слове «икра» к горлу подкатил комок, не я усилием воли загнала его обратно, после чего со слезой в голосе призналась:

— Лизка, а на меня сегодня покусились…

Подруга подозрительно моргнула:

— Что с тобой сделали?

— Покусились… шались… В общем, шарахнули булыжником.

— Тебя, — не то утвердительно, не то вопросительно осведомилась Лизавета.

— Не, окно. Слышь, вдребезги!

— Кто вдребезги? Ты?

— Ешь, дорогая, питай ум! — посоветовала я подруге, пододвигая к ней поближе бадейку с икрой и остатки осетрины. Лизавета какое-то время сурово хмурилась на еду, но потом разом обмякла, налила себе еще коньячку, выпила, намазала икру на кусок осетрины, закусила и честно призналась:

— Все равно не врубаюсь.

Моя сумка, в которой хранилось послание «от булыжника», валялась у кровати, но с другой стороны. Я не без труда переползла через Лизавету и с третьей попытки достала записку.

— Это они кому бошки оттяпают? — спустя непродолжительное время озадачилась хмельная Лизавета, на что я коротко ответила:

— Нам.

На сей раз пауза затянулась. Подруга снова уткнулась в мятую бумажку, перечитала ее сперва про себя, потом вслух, затем в очень красочных выражениях она помянула авторов записки со всеми их родственниками до седьмого колена, а также обрисовала точный маршрут, куда им следует отправляться со своими угрозами. Слушать ее выступление «без поллитры» было категорически невозможно, поэтому я нетвердой рукой наполнила бокал до краев…

— И что все это значит? — к Лизавете наконец вернулась способность говорить нормально.

Поскольку алкоголь уже оказал на мой организм дурное влияние, я лишь беспечно махнула рукой:

— Ничего особенного. Просто кто-то знает, что Хотэй у нас и требует вернуть его. В противном случае… Ну, ты в курсе.

— Та-ак! Дело принимает неожиданный оборот. Скажи-ка, подруга, а кто именно знает, что Хотэй у нас? — вроде бы обратилась ко мне Лизка, но тут же сама ответила на свой вопрос: — Ты, Джон, твой профессор из музея…

— Соломоныч, — подсказала я.

— Он может только догадываться.

— Менты?

— Брось, — отмахнулась Лизка. — Им главное — убийства раскрыть и перед начальством отчитаться. Кстати, это и в наших интересах. Мы тоже заинтересованы в том, чтобы менты поскорее отыскали убийц. Хорошо бы еще они нашли их прежде, чем преступники до нас доберутся.