Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс

Нечасто мне удавалось застать Джона врасплох, но на этот раз удалось. Звук, произведенный моей ладонью, напоминал треск внезапно обломившейся толстой сухой ветки. Боль от удара, как стрела, пронзила мне руку до самого плеча.

Это было чудесное ощущение!

Когда шум в ушах стих, я услышала голоса и смех. Видимо, танцы закончились и люди выходили из холла. Не знаю, видел ли нас кто-нибудь. Да мне это было и не важно.

Моя бальная сумочка валялась на полу. Я подняла ее, достала носовой платок и тщательно вытерла губы. Джон, держась рукой за щеку, ретировался в тень. Я выбросила платок и пошла прочь.

Мне не хотелось проходить через холл, потому что я догадывалась, что похожа на Горгону — с всклокоченными волосами, кровью на губах и злобным выражением лица. Взобравшись на ощупь по лестнице, на которой висела табличка «Только для команды», на верхнюю палубу, я, никем не замеченная, по другой лестнице спустилась ниже, пробралась в свою каюту, задернула шторы, разделась и оценила нанесенный моему телу ущерб. Мне было больно в стольких местах, что я не могла решить, где же больнее всего. К утру красные пятна на руках станут багрово-черными. Очень мило, подумала я: мы с Мэри сможем сравнить свои синяки.

Затем я пошла в ванную. Присев на корточки, в такой унизительной позе я вдруг осознала отвратительную правду: поцелуй был не без взаимности. Если бы Джон не прижал мне руки, они обвились бы вокруг его шеи.

И он нашел розочку! Вернувшись в каюту, я увидела, что она висит снаружи. Движение этих длинных проворных пальцев вдоль цепочки вниз, туда, где в ложбинке меж грудей покоилась розочка, было вызвано любопытством и злобным самодовольством.

Какой подъем, должно быть, испытало его эго, когда он убедился, что еще одна обезумевшая от любви дура носит подаренную им безделушку!

Резким рывком я сорвала с себя цепочку и швырнула ее через всю каюту, затем вошла в душ и отвернула кран до отказа.

Я не слышала стука в дверь, пока не выключила воду. Скорее всего это был Шмидт, столько шума наделать мог только он. Следовало ожидать, что он заметит мое отсутствие и пойдет искать меня. Я прикрыла мокрое тело и, главным образом, ушибы махровым халатом и пошла открывать. Шмидт продолжал колотить в дверь, пока я ее не открыла.

Вероятно, он покрасил усы гуталином или какой-нибудь другой Смываемой краской, потому что теперь она почти сошла, оставив лишь черные разводы на щеках, похожие на боевую раскраску.

— А! — воскликнул он, критически оглядывая меня. — Вам было плохо?

— Как вы догадались?

— Понял по вашему виду, — ответил Шмидт. — Разрешите мне войти, я вас полечу.

Я вздохнула и отступила в сторону:

— Меня не надо лечить, Шмидт, мне нужно просто лечь в постель.

— Вы правы. Завтра вставать на рассвете — экскурсия в Абидос. Я вас уложу.

Я засмеялась и запротестовала. Смеяться не следовало: когда нижняя губа растянулась, ранка снова разошлась. Лицо Шмидта приняло трогательное выражение, и он сказал тоном, которым редко разговаривал даже со мной, любимой своей подопечной:

— Когда мне бывало плохо или я заболевал, вы заботились обо мне, Вики. Позвольте теперь и мне сделать что-нибудь для вас.

Я опустила голову, чтобы скрыть слезы, навернувшиеся на глаза, и пролепетала:

— Ну ладно, спасибо, Шмидт. Только не предлагайте мне стакан пива от расстройства желудка.

— Пиво очень помогает при расстройстве желудка, — серьезно возразил Шмидт. — Но у меня есть кое-что получше. Пока вы будете надевать ночную рубашку, я это кое-что принесу. Если, конечно, не хотите, чтобы я помог вам с рубашкой.

Он хитро подмигнул мне, озорно хихикнул и выбежал рысцой, не дожидаясь ответа. Я успела переодеться и спрятать покрасневшие от стальной хватки Джона места, когда Шмидт вернулся, такой ласковый и заботливый, что я, не моргнув глазом, проглотила отвратительную гадость, которую он принес, а также снотворную таблетку. Укутав меня одеялом, он встал у кровати и внимательно посмотрел сверху вниз:

— Не хотите сказать мне, что случилось? Я отвернулась:

— Ничего не случилось, Шмидт, просто я перебрала.

— Гм, — хмыкнул он.

— Спокойной ночи, Шмидт. И спасибо.

— Schlaf wohl[41], Вики. И ни о чем не тревожьтесь. Отец земной да поможет нам, что бы там ни было.

Он нарочно сказал «отец земной» вместо «Отец Небесный», чтобы я улыбнулась. Я улыбнулась. Он неловко похлопал меня по плечу и, семеня, вышел, оставив ночник включенным. После его ухода я потянулась, чтобы выключить свет, — розочка лежала на ночном столике, разорванная цепочка обвилась вокруг нее, словно маленькая золотая змейка.

Я забыла попросить, чтобы меня разбудили по телефону, но Шмидт позаботился и об этом. И очень кстати: я не привыкла к снотворным и проспала бы полдня, если бы он не позвонил и не сказал, что уже спускается.

— Дайте мне полчаса, — жалобно попросила я.

— Пятнадцать минут.

Это разрешение, данное с оттенком угрозы, подстегнуло меня так, что я успела принять душ и одеться еще до его прихода. В моем гардеробе нет прозрачных вещей — во всяком случае, среди вещей, предназначенных для дневного ношения, — поэтому мне нетрудно было найти блузку, закрывавшую синяки, которые, как и следовало ожидать, уже почернели. Я с удовлетворением отметила, что последствия случившегося накануне вечером эксцесса — физические и моральные — не оставили видимых следов, а посему согласилась на предложение Шмидта позавтракать в ресторане. Я хотела, чтобы Джон увидел меня улыбающейся, спокойной, хладнокровной, собранной и полной презрения.

Однако в ресторане его не оказалось. Не было и Мэри. Зал вообще был заполнен лишь наполовину, из чего следовало, что остальные завтракают у себя в каютах. Элис сидела с Фейсалом, они приветственно помахали мне, я помахала в ответ, и мы со Шмидтом уселись за столик как можно дальше от них. Чем меньше нас будут видеть вместе, тем безопаснее для Элис.

На берегу она будет искать связного. Интересно, в каком обличье он появится — такого же туриста, как мы, продавца сувениров, нищего? Ситуация была подходящей для словно бы случайной встречи: места осмотра достопримечательностей кишели людьми. Он будет среди них, я не сомневалась. Об изменениях в нашей программе наверху уже известно, и после смерти Али совершенно необходимо восстановить прерванную связь.

Шмидт набил желудок вареными яйцами, кукурузными хлопьями, фруктами и хлебом и отправился наполнять карманы всякими лакомствами про запас. Для кошек?

— Да, — ответил Шмидт, когда я его об этом спросила. — И несчастных собак. Ах, Вики, как грустно видеть...

Его речь прервал Фейсал, остановившись по дороге к выходу у нашего столика, чтобы предупредить, что нам следует поторапливаться: