Беспокойное лето 1927 - Билл Брайсон

Пока Линдберг был недоступен, Америка хваталась за любую возможность развлечься, даже самую непритязательную. В этом публике решил помочь некий Элвин Келли по прозвищу Кораблекрушение. 7 июня, в одиннадцать часов утра Келли взобрался на пятидесятифутовый флагшток, установленный на крыше отеля «Сент-Фрэнсис» в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Там он просидел несколько дней, ничего не делая, но люди, тем не менее, устремились в Ньюарк, чтобы взглянуть на него своими глазами.

Келли вырос в «Адской кухне», самом опасном и неблагополучном районе Манхэттена. За семь месяцев до его рождения, отец Келли, работавший на стройке, упал с большой высоты, когда его помощник потянул не за тот рычаг подъемного крана, и разбился насмерть. Мать его умерла при родах. Келли взял на воспитание тот самый помощник, который был виновен в гибели отца. В тринадцать лет подросток сбежал на море и следующие пятнадцать лет прослужил моряком. Свое прозвище, согласно журналу «Тайм», он получил после того, как пережил крушение «Титаника» в 1912 году, но, скорее всего, это был чистый вымысел журналиста. По всей видимости, прозвище это прилипло к нему в тот непродолжительный период, когда он выступал боксером под именем «Моряк Келли», но его так часто избивали (однажды он проиграл одиннадцать боев подряд), что все стали называть его «Моряком с кораблекрушения». Сам Келли утверждал, что пережил еще пять настоящих кораблекрушений, две авиакатастрофы, три автокатастрофы и крушение поезда, и все без единой царапины. После бокса он успел поработать верхолазом, исполнителем трюков на аэроплане и «человеком-мухой» (в обязанности которого входило забираться на высокие здания в рекламных целях). На флагшток он впервые забрался в 1924 году, после чего сделал это занятие своим бизнесом.

Обычно Келли сидел несколько дней или даже недель на крошечной площадке – обитом тканью диске размером с сиденье табурета, – прикрепленной к самой вершине флагштока на крыше высотного здания. Наиболее любопытные платили по 25 центов, чтобы пройти на крышу, где могли понаблюдать за Келли с относительно близкого расстояния и даже вступить с ним в беседу. Остальные толпились на улицах внизу, мешая транспорту, вытаптывая газоны и ломая ограды. Еду, бритвенные принадлежности, сигареты и другие необходимые вещи Келли поднимал к себе с помощью веревки. Чтобы не свалиться во сне, он привязывал себя за ноги к флагштоку и вставлял большие пальцы в специально просверленные дырки по краям сиденья. Обычно он дремал не более двадцати минут подряд, так что не успевал заснуть глубоким сном и полностью утратить контроль за своим телом. Время от времени, чтобы развлечь толпу и размять затекшие мышцы, он вставал на свою шаткую платформу. Действие это требовало изрядной ловкости и немалой смелости, особенно когда дул ветер. В остальное время он почти не шевелился. История умалчивает, как он удовлетворял другие физиологические потребности. Отчасти загадку проясняет тот факт, что за два дня до «представления» и во время его он не ел ничего твердого, а только пил молоко, бульон и кофе. В день он выкуривал четыре пачки сигарет. В остальное время просто сидел. Сам себя он рекламировал, как «Самый везучий из живых дураков».

Можно сказать, что представление в Ньюарке стало пиком непродолжительной карьеры Келли-Кораблекрушения. После он еще не раз взбирался на флагштоки, и однажды даже просидел почти сорок пять дней, несмотря на мокрый снег, грозу и другие метеорологические беды. Но мир потерял интерес к нему, и «флагштоковый бизнес» заглох. Келли исчез из виду и объявился только в августе 1941 года, когда его арестовали за вождение автомобиля в пьяном виде в штате Коннектикут. Умер он в 1952 году на нью-йоркской улице от сердечного приступа, и к тому времени жил в бедности. При досмотре тела у него обнаружили вырезки с газетными статьями о его старых «подвигах». На момент смерти ему, по разным данным, было от пятидесяти девяти до шестидесяти семи лет.

Но даже в 1927 году интерес газет к чудаку из Ньюарка пропал через несколько дней, поскольку ничего любопытного, кроме того, что он продолжает сидеть, не было. К тому времени, как он спустился и поцеловал свою невесту, просидев на флагштоке двенадцать суток и двенадцать часов, публике уже надоело толпиться вокруг здания, а пресса едва обратила внимание на этот факт.

Кроме того, прямо в это же время разворачивалась другая, более захватывающая история. Чарльз Линдберг вернулся домой.

Чем большую известность обретал ее сын, тем яснее становилось, что его мать, Евангелина Лодж Линдберг, женщина со странностями. Когда ее пригласили приехать на восток страны, на встречу с сыном, она отклонила приглашение остановиться у мистера и миссис Кулидж, и вместо этого сняла номер в балтиморском отеле.

Служащие Белого дома не знали, куда подевалась миссис Линдберг, и, естественно, были встревожены. Потерять мать национального героя накануне его возвращения – это был бы величайший скандал! К счастью, одна газета выдала ее местонахождение, и служащие послали за ней автомобиль, на котором она нехотя согласилась вернуться в Вашингтон.

Кулиджи тогда жили не в Белом доме. Они переехали из него в марте, когда начался срочный ремонт крыши и третьего этажа. Президентская чета поселилась в доме, который называли «временным Белым домом», – в особняке по адресу Дюпонт-Серкл, 15, который им предоставила Сисси Паттерсон, известная журналистка из влиятельных издательских кругов «Чикаго трибюн» и «Нью-Йорк дейли ньюс».

Когда миссис Линдберг наконец-то приехала, ей представили другого гостя дома – «похожего на гнома человечка сорока пяти лет», вездесущего Дуайта Морроу. Похоже, миссис Линдберг понравилось находиться в обществе мистера Морроу – он славился своей благосклонностью – и это было как нельзя кстати, ведь не прошло и двух лет, как их дети сочетались браком.

Морроу сколотил почти баснословное состояние, будучи банкиром из фирмы J. P. Morgan & Co. В Энгелвуде, штат Нью-Джерси, у семейства Морроу был большой дом, который обслуживало тридцать два слуги, но который оно посещало преимущественно только по выходным. В будни они жили в просторных апартаментах на Манхэттене. Сплетням о рассеянности и забывчивости мистера Морроу не было числа, и их перепечатывали в таких журналах, как «Нью-Йоркер», в рубрике «Городские разговоры». Чаще всего вспоминали случай, когда Морроу принимал ванну, забыв снять одежду. В другой раз он постучал по лысине посетителя трубкой, выбивая из нее пепел. Однажды знакомый встретил Морроу на Центральном вокзале; тот выглядел взволнованным и беспомощно обшаривал свои карманы. «Потеряли билет?» – спросил знакомый. «Хуже, – грустно ответил Морроу, – я не могу вспомнить, куда собирался поехать».

Из-за неспособности Морроу следить за своим внешним видом банку Моргана приходилось нанимать особого служащего для мужской комнаты, который присматривал только за тем, чтобы Морроу выходил из нее застегнутым как следует. Сказать по правде, главной причиной многих таких случаев становилась не столько забывчивость, сколько опьянение. Похоже, что он был безнадежным алкоголиком. И все же он обладал чрезвычайно острым умом, полностью затуманить который не могли никакие напитки. На протяжении многих лет он считался одним из самых надежных старших партнеров J. P. Morgan & Co. Йельский и Чикагский университеты предлагали стать ему их президентом.