Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 - Джон Уорд

Этот район замечателен своими большими ценными запасами железа и серы, которые кажутся неисчерпаемыми. Один огромный холм хранит в себе около 800 миллиардов тонн почти нетронутых запасов, если не считать работ по разведке, необходимых для их оценки.

Революция в России могла многое изменить, но она едва ли могла сильно повлиять на характер русского народа. Эта железная гора была иллюстрацией той смеси средневековья и модернизации, присущей развитию русской промышленности. Вершину горы венчала православная церковь, и предпринимались отчаянные попытки добиться ее переноса на другое, менее высокое и менее важное место. Мне сообщили, что само это предложение едва не стало фатальным для тех, кто его инициировал, и им с таким трудом удалось ускользнуть, что маловероятно, чтобы подобное предложение решились повторить. Я сделал это с самым невинным видом и вызвал такую бурю, что приемлемым извинением сочли только мое невежество иностранца. Меня спросили: «Вы что, хотите согнать Бога с его места?» И еще одну особенность я замечал повсюду. От Иркутска до Перми не было ни одних мастерских без собственного алтаря со свечами и всем тому подобным, и я не встречал практически ни одного правительственного учреждения или деловой конторы, войдя в которую я не встретил бы смотрящей на меня иконы.

Я побывал на празднике в православной церкви в Перми. Все помещение было заполнено людьми самого разного толка. Я не был просто сторонним наблюдателем, поскольку верю, что там, где человек молится, он взывает к одному и тому же Господу, каким бы именем он его ни называл.

Я смотрел, как эти люди, каждый из которых держал длинную зажженную свечу, стояли несколько часов подряд и крестились, пока священник в роскошном одеянии певучим голосом вел службу, делая какие-то движения руками и взмахи курильницей с благовониями. Ему отвечала группа мужчин с красивыми, хорошо поставленными голосами, а на лицах людей читался духовный голод. Никто не шевелился, если не считать каких-то слов, которые периодически произносились тихим шепотом, впрочем, ничего другого от них и не ждали. Они стояли за оградой, внутри для них не было места. Должен сказать, что такая изоляция паствы совсем не похожа на единение, происходящее во время богослужения в наших церквях, как свободных, так и англиканских. Я смотрел на этих мужчин и женщин и думал о бойне в Петрограде и Москве, о колодцах в Кушве и Тагиле, о безжалостном пренебрежении человеческой жизнью со стороны обеих сторон этой жестокой междоусобицы. Не знаю, удалось ли мне найти хотя бы одну причину. В любом случае я не забуду, что у нас тоже были свои герои, как на воткинских заводах.

Надеждинск – крайняя северо-западная точка уральской системы железных дорог, известен еще и тем, что там находился крупнейший частный сталелитейный завод. Этот завод был основан одной бедной женщиной-крестьянкой, что дало толчок к развитию всего района, пока он не стал самым северным азиатским промышленным центром в Российской империи. Контраст в положении на этом частном заводе по сравнению с теми, которые принадлежали государству, оказался значительным. Советский комиссар ничего не понимал в самом бизнесе, поэтому назначил для управления цехами заводских комиссаров, которые были еще более невежественными в своем деле. В результате производительность упала до такого уровня, что специалисты отказались работать под руководством таких некомпетентных людей и постепенно разбежались по другим областям. Управляющий оставался на своем посту во время битвы под Пермью, и благодаря тому, что он благоразумно раздал большевицким комиссарам остававшиеся в его ведении царские рубли, они ушли с завода, не причинив никакого вреда. Это была неслыханная ситуация, потому что советские комиссары нигде не оставляли ничего из того, что могли разрушить.

Интересно заметить, что все оборудование на этих заводах было либо немецким, либо американским, последнее всегда превалировало. Было кое-что английское, кое-что бельгийское примерно в равных количествах. В Кушве я услышал любопытное замечание, что германские фирмы всегда были готовы строить и оснащать большие заводы и первый год руководить ими, не прося за это ни пенни. Конечно, сначала они всегда тщательно изучали местные возможности. Ууправляющие уверяли меня, что немецкое оборудование по производительности, износостойкости и надежности редко могло сравниться с английским и было не дешевле, однако у немецких фирм они всегда могли получить кредит на длительный срок, и при создании новых производств это оказывалось решающим фактором.

Мы отправились в Пермь с остановкой на верхнетуринском заводе. На этом заводе работало от четырех до пяти тысяч человек, занимавшихся всем, от выплавки металла до изготовления двигателей, вагонов, снарядов, орудий и т. д., и среди всех заводов, которые я видел на Урале, он был оснащен лучше всего. Единственное сожаление вызывало отсутствие заказов. При старом режиме здесь делали все, и почти весь этот огромный горнодобывающий район развивался под личным присмотром царей. Большевики уничтожили государственный контроль за производствами, и буржуазия уже заглядывалась своими жадными глазами на эти огромные цеха, а омские министры потирали руки, мечтая о добыче, которой они надеялись поживиться во время передачи заводов в частные руки. Какими тщетными были надежды тех, кто думал, что революция наладит общественный контроль за природными ресурсами! Земли государства уже оказались поделены между богатыми крестьянами, которые в результате этого грабежа превратились в земельную аристократию, и, если я правильно понял, с появлением денежной аристократии такая же участь ждала крупную государственную промышленность.

В Туринске мы подобрали сержанта Колмана из Даремской легкой пехоты – единственного англичанина, который осилил переход из Архангельска с отрядом русских, пытаясь установить прямой контакт с русской армией. Они шли кружным путем, избегая районов, занятых силами большевиков, и потому не могли сообщить нам ничего интересного. Весь отряд под командованием русского офицера в английской форме посадили в мой поезд и доставили в Пермь, где их ждало предписание сразу же отправляться в Омск.

Осматривая разрушения, возникшие во время уличных боев в Перми, мы встретили группу бойцов Красной гвардии, которые перешли линию фронта у Глазова и сдались генералу Гайде. Их выстроили в четыре ряда на рыночной площади, чтобы сделать перекличку. Я разглядывал их лица и общий вид и пришел к следующему заключению: если мировой прогресс зависит от таких людей, как эти, мир идет по очень плохому пути. Среди них были киргизы, монголы, татары, китайцы вперемешку с русско-европейского вида крестьянами, рабочими и другими элементами преимущественно самого низкого сорта, но с достаточной долей «старых солдат», что могло сделать их грозной силой. Мне вдруг пришла в голову странная идея, что я хотел бы поговорить с этими людьми. Это предложение, сделанное почти одним жестом, было серьезно воспринято моим офицером связи, полковником Франком, который побеседовал на эту тему с комендантом станции, полковником Николаевым. Сначала тот воспринял мое желание в штыки, но, когда понял сущность моей просьбы, согласился и организовал мне встречу в лагере в шесть часов следующего вечера, 22 апреля. На всех встречах, которые я проводил, это было моей привилегией, но данный случай был особенным. Большевицкие солдаты стояли и слушали меня с большим вниманием и огромным интересом. Один или двое оказались моряками, а несколько других немного понимали английский, что можно было заметить по тому, как они шепотом поясняли некоторые пункты моей речи своим соседям. Мадам Франк переводила и на прекрасном русском разъясняла каждый пункт. Она была великолепна. Когда она повторяла мои слова о том, что их необработанные поля, разрушенные дома, поруганные женщины и убитые дети не зверства чужеземных врагов, а дело их собственных рук, войны русских против русских, по их испещренным шрамами лицам текли слезы. Очевидно, что эти люди чувствовали себя обманутыми и готовы были добровольно попытаться исправить вред, причиненный ими в прошлом. Некоторые сразу же сами предложили свои услуги, чтобы помочь родине восстановиться от разрушений и передать в руки закона тех, кто привел их к безумию, но полковник Николаев попросил их не забывать, что их преступления очень тяжелы, и только время сможет смягчить горечь потерь и вылечить раны, нанесенные их деяниями. Некоторые просили, чтобы было учтено, что в душе они не большевики. Что их силой заставили вступить в Красную армию, из которой они не могли дезертировать, пока их деревни не захватила армия Колчака, поскольку их семьи в полном составе держали в заложниках, и в случае их «неправильного» поведения они были бы вырезаны. По их уверениям, такое происходило во многих случаях, когда семьи оказывались в руках большевиков.