Пой,даже если не знаешь слов - Бьянка Мараис

Но я проскальзываю в секретный кабинет на задах дома, на втором этаже, в него ведет дверь из библиотеки, замаскированная под книжные полки. Мэгги еще не пришла, и у меня есть несколько минут, чтобы попытаться успокоиться. Единственное, чего я боюсь больше, чем новостей от Мэгги, – это вообще не получать новостей.

Кабинет просто крошечный по сравнению с остальными помещениями в этом доме, он походит на длинную узкую ванную. Здесь нет окон и потому нет естественного света, но комната ярко освещена благодаря трем потолочным светильникам. Больше всего места занимает письменный стол, вдоль стен вытянулись книжные стеллажи по пояс, над которыми висят десятки фотографий в рамках.

Я не сажусь, стараясь успокоить дыхание, рассматриваю снимки. Сначала уже полюбившиеся фотографии. На одной Мэгги, совсем еще молодая, сидит рядом с находящейся сейчас в изгнании сочинительницей песен Мириам Макеба[64]. Обе в переливчатых вечерних платьях, Мириам, запрокинув голову, хохочет во весь рот. Одна рука Мамы Африки покоится на ноге Мэгги, жест ласки и приязни, – я никогда не видела, чтобы черная женщина столь ненавязчиво выражала их белой женщине. На другом фото Эндрю стоит рядом с мужем Мириам, музыкантом Хью Масекелой[65]. На Эндрю залихватски сдвинутая шляпа, одна рука приобнимает Хью за плечи.

Двигаясь вдоль стены, я скольжу взглядом по десяткам фотографий, которые, обнаружь их полиция, могли бы стать причиной для немедленного ареста моих хозяев, и суд даже не понадобился бы. Неожиданно замечаю фотографию, которой прежде не видела. На ней молодая Мэгги стоит рядом с высоким, красивым чернокожим мужчиной, на вид лет тридцати или сорока. У него очень коротко стриженные волосы, аккуратная бородка подчеркивает приятные черты лица. Человек кажется знакомым, но я не могу понять, кто это. Наверное, какой-нибудь американский актер или политик.

– Мне тоже нравится эта фотография, – говорит Мэгги, входя в комнату. – Одна из моих любимых.

– Кто это?

– Это Холилала Мандела. – Мэгги, кажется, удивлена моим незнанием.

Я снова смотрю на фотографию.

– Вы имеете в виду Нельсона Манделу?

– Родители назвали его не Нельсоном, но – да, это он.

– Его разве не отец назвал Нельсоном?

– Нет. Видимо, когда он был ребенком, белый учитель не мог выговорить его имя на коса и дал ему английское имя Нельсон, оно и приклеилось. Полагаю, и с вами произошло похожее.

– Нет. Моя мать считала, что если дать мне африканское имя, то ничего хорошего не выйдет. Что тогда я смогу надеяться лишь стать служанкой в каком-нибудь зажиточном белом доме. И она назвала меня Бьюти, чтобы для моих будущих нанимателей имя не представляло трудностей и наводило на приятные мысли.

– Как гордилась, наверное, ваша мама, когда вы продолжили учиться, поступили в университет, стали учительницей. Вы посещали Форт-Хейр, верно?

– Да. Я закончила университет в пятьдесят третьем, за шесть лет до того, как черным перекрыли путь к среднему и высшему образованию. Моя мать об этом не узнала. Умерла раньше. – Я снова поворачиваюсь к фотографии. – Деревня, где он вырос, рядом с моей. Я много о нем слышала, великие истории о великом человеке, но никогда не видела его.

– И это понятно, ведь печатать его изображения запрещено. Правительство именно того и добивается.

Я отхожу от фотографии и сажусь напротив Мэгги.

– Как унизительно узнавать о герое моего народа от белого человека.

– Меня бесит, что вас лишают возможности узнать о нем больше.

– Вы знаете, что означает “Холилала”?

– Нет, и почему-то мне не приходило в голову спросить у него.

– Это значит “хулиган”.

Мэгги смеется.

– Ну, таков он и есть, так что имя ему очень подходит. Вот видите! Теперь и вы меня кое-чему научили.

– Когда сделали эту фотографию?

Мэгги снова переводит взгляд на снимок.

– Много лет назад, задолго до суда в Ривонии[66]. Мне, наверное, было столько, сколько вам сейчас. Меня познакомила с ним Альбертина Сисулу[67], моя подруга. Он очень харизматичный человек. Стоять рядом с ним все равно что попасть в электрическую бурю. Он так страстно боролся за освобождение своего народа, так хотел принести жертву. Не могу сказать вам, насколько он воодушевлял меня. – Мэгги переводит взгляд с фотографии на меня. – Мы с Эндрю делаем все ради его освобождения. И вашего тоже.

– Я не верю, что это когда-нибудь произойдет.

– Вы должны верить, Бьюти, должны непременно. Иначе – что еще остается?

– Скажите, Мэгги, когда у нас будет та свобода, за которую вы боретесь, кто поведет нас? Кто не даст нам вести себя со свободой, как ребенок с новой игрушкой, пока мы ее не сломаем?

Голубые глаза Мэгги блеснули.

– Кто-то великий, Бьюти, кто-то вроде Нельсона Манделы. Мы заслуживаем, чтобы нашим лидером стал человек, подобный ему.

– Он уже немолод. И кто сменит его?

– Другой великий человек.

Я качаю головой:

– Великих людей так мало. Именно это и делает их великими. К тому же меня беспокоит, что власть может сотворить с нами.

– Что вы имеете в виду?

– Как говорится, “власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно”[68]. Я не верю в утопию. Утопий не бывает, и, боюсь, попытка угнаться за мечтой приведет нас лишь к разочарованию. – Я больше не могу ждать, мне хочется скорее услышать новости о Номсе. – Что с Номсой?

Мне уже известно, насколько обширна конспиративная сеть Мэгги и как далеко она простирается. Сведения поступают от шпионов, государственных служащих, полицейских, социальных работников, членов Черного Пояса[69], журналистов и членов крупных организаций. Большинство работают под вымышленными именами и не знают друг друга в лицо – чтобы снизить риск. Мэгги говорит, однако, что самую ценную информацию добывает ее невидимая армия – черные служанки, садовники и няни, работающие на высокопоставленных людей; их высокомерные хозяева не верят, что черный персонал в состоянии понять или использовать информацию, которая может к ним попасть.