Пой,даже если не знаешь слов - Бьянка Мараис

– А вдруг она именно на это и рассчитывает и поджидает внизу?

– Точно. Тогда давай в подвал? Там только кладовки, и туда никто не ходит, кроме Джорджа. Самое то, чтобы спрятаться.

Спрашивать, кто такой Джордж, было некогда, а придумать план получше я не могла, так что мы начали осторожно спускаться, прислушиваясь, не гонится ли за нами Вильгельмина. Оказавшись в подвале, мы постояли в лабиринте проходов, восстанавливая дыхание. Прошло еще двадцать минут, и каждую минуту отмеряла на моих часах рука Микки-Мауса. Я уже решила, что прошло достаточно времени и Вельгельмина оставила нас в покое, как вдруг лифт заурчал. Кто-то ехал вниз.

Думать было некогда. Я схватилась за ручку ближайшей двери, и, о чудо, дверь открылась. Лишь когда мы ввалились внутрь, я заметила, что там кто-то есть. За дверью оказался коричневого цвета старик, который курил странно пахнувшую сигарету; увидев нас, он, кажется, удивился не меньше моего.

Я взглянула на его руки, обтянутые коричневой кожей, и подумала, не приставляли ли они нож к горлу белого человека. От этой мысли ледяная дрожь пробежала по спине. Я повернулась, чтобы выскочить, и тут Морри заговорил:

– Джордж! Здоро´во! Запри дверь, быстрее!

Ему не пришлось повторять, старик оказался прытким для своего возраста. Он подскочил, забренчал ключами на связке, прицепленной к его ремню. Лишь когда ключ повернулся в замке, я позволила себе снова начать дышать. Тренькнул лифт, послышался шорох разъезжающихся дверей.

– Ш-ш, – сказала я, и старик кивнул, затаптывая на полу свою сладкую сигарету.

– Свет, – буркнул он, указывая на выключатель у меня над головой.

Я щелкнула выключателем. Мы погрузились во тьму.

Всякие сомнения в том, что на лифте приехала именно Вильгельмина, быстро улетучились, когда ее голос выкрикнул мое имя:

– Робин? Ты здесь? Робин, выйди, пожалуйста. Я хочу помочь тебе.

В темноте звуки казались еще громче. Мы услышали шаги и тяжелое дыхание – Вильгельмина прошла мимо двери. Протикали еще несколько минут, тишину нарушали шарканье и бряканье: Вильгельмина методично дергала все двери.

Паника нарастала.

У нас нет времени выработать план. Если Вильгельмина нас найдет, она заставит нас открыть дверь квартиры и увидит, в каком кошмарном состоянии Эдит.

Я знала, что тоже выгляжу ужасно, грязная и запущенная, как уличные оборвыши, про которых я слышала по радио в истории про мальчика по имени Оливер. Кэт выглядела ненамного лучше.

Если Вильгельмина изловит нас, вот таких, да еще увидит Эдит в стельку пьяной, она точно заберет нас. Я не могу этого допустить.

Вильгельмина подбиралась все ближе. После погони ее мучила одышка, и от каждого ее придыхания у меня холод бежал по спине. Ожидая, когда она доберется до нашей двери, я начала грызть пальцы.

Она нас найдет. Она уже почти здесь.

А потом ее сипение волшебным образом затихло. Я прислушалась, но ничего не услышала. За дверью было тихо.

Она ушла! Убралась!

И тут ручку нашей двери дернули вниз. В темноте мне было ее не видно, но я услышала скрип. Я старалась не дышать; наконец Вильгельмина отпустила ручку и ушла.

Не знаю, сколько прошло времени. Сладкий мускусный запах сигареты пропитывал помещение, и голова у меня стала тяжелой. Я устала, мне хотелось спать, и я, должно быть, задремала, но проснулась от вспышки света, за которой последовала вторая. Мне на миг показалось, что это молния, но потом я вспомнила, что мы под землей и окон здесь нет.

Снова мигнул свет; старик улыбался мне щербатой улыбкой.

– Джииззуз, мастер Морри и маленькая мизз спасли Кинг Джорджа, – просипел он. – Если бы его застукали, когда он курил шмаль, то точно выкинули отсюда.

У него был странный пришепетывающий выговор, да еще на чудно´й смеси английского и африкаанс и он произносил “с” как “з”: джиззуз, мизз. Словно москит жужжал о себе в третьем лице.

Мне слишком хотелось спать, чтобы объяснять, что на самом деле это он спас меня; я едва смогла кивнуть и улыбнуться в ответ. Морри был увлечен сушкой фотографий, которые только что сделал.

– Кинг Джордж рад знакомству с маленькой мизз. – Старик протянул мне руку, и я пожала ее после всего лишь очень короткого колебания. – Всякий друг мастера Морри – друг Кинг Джорджа.

– Меня зовут Робин, – сказала я и указала рядом с собой: – А это Кэт.

Кинг Джордж захихикал и кивнул.

– Забористая шмаль, да. Кинг Джордж тоже видит всякую хрень. Это вот кенгуру. – И он указал куда-то рядом с собой.

– А это моя конкубина! – И Морри со смехом приобнял воздух.

Я против воли заметила, что кожа у Кинг Джорджа странного оттенка. Слишком светлая для черного и слишком темная для белого, я никак не могла сообразить почему. Мне хотелось спросить у него, как так получилось – был ли он сначала черным, а потом побледнел, или родился белым, а потом стал темнеть и темнеть, – но я не могла удержать эту мысль, чтобы толком сформулировать. Мистер Клоппер, учитель из моей старой школы, как-то сказал, что все чернокожие хотят быть белыми, потому что по глупости верят, будто все белые богаты и счастливы только из-за цвета своей кожи. Он говорил, что они используют всевозможные осветлители, чтобы стать белыми, и мы смеялись – вот дураки эти чернокожие! Может, что-то подобное случилось и с Кинг Джорджем.

Когда мы с Кэт наконец попрощались с Морри и вернулись к нашей квартире, под дверь была подсунута записка, настоятельно призывавшая Эдит позвонить Вильгельмине. Мы ее смяли и выбросили. Быстро заглянув в комнату Эдит, мы удостоверились, что она проспала весь шум и гам и продолжает громко храпеть. Мне вдруг до смерти захотелось есть; прикончив последние четыре куска черствого хлеба, мы с Кэт свернулись на диване и уснули.

План по приведению Эдит в веселое расположение духа мы начали осуществлять на следующий день. Для начала я нарисовала ей несколько глупых картинок, в основном изобразив “привратниц ада”, как она взяла за обыкновение называть женщин, проводивших с ней собеседования. Ни один из этих рисунков, даже те, на которых женщины изображались с дьявольскими рогами на голове и заостренными хвостами, торчащими прямо из зада, не заставил Эдит улыбнуться. В попытке отвлечь ее от уныния я долго расспрашивала ее об украшениях, а потом даже притворилась больной. Все зря. Эдит просто высыпала мне в глотку “Дедушкин порошок от головной боли”, сопроводив снадобье полной ложкой сиропа от кашля. От этого угощения меня замутило, и я поклялась себе никогда больше не применять подобную тактику.

Нам с Кэт пришлось проявить изобретательность с едой, которую мы готовили для Эдит. Единственное, за чем она выползала на улицу, было спиртное, и, как в детском стишке про Матушку Хафф, пустым оказался наш шкаф. Смесь из пикулей и недоваренных спагетти, которую мы изготовили на завтрак, была отвергнута; та же участь постигла оладьи из рисовых хлопьев с томатным соусом, которые мы подали на ужин. Мы дважды пытались выманить Эдит из спальни, наполняя ванну с разными ароматами, но каждый раз вода впустую стыла, пока не превращалась в мутное болотце.