У любви нет голоса, или Охота на Лизу - Татьяна Корсакова

– А Лора в курсе?

– А кто такая Лора?

– Ну, Лора – это такая роскошная блондинка с телевидения. Может, видел, ее теперь часто по ящику показывают.

– Не знаю про такую.

Серый понимающе хмыкнул.

– Что-то она у тебя не больно разговорчивая, – подал голос Василий.

– Кто? – не понял Макс.

– Да прислуга твоя. Хоть бы «здравствуйте» сказала уважаемым людям, одежду у них приняла.

– Насчет неразговорчивости ты прав – что есть, то есть. Немая она, Василий, – Макс перешел на шепот.

– Немая?! – изумленно переспросил приятель.

– Ну да, слышать слышит, а говорить не может.

– Класс! – почему-то воодушевился Серый. – Немая домработница – это ж мечта любого мужика! Эй, Лизавета! – вдруг заорал он. – Выйди-ка сюда, душечка! Дай дядя на тебя, такую распрекрасную, полюбуется!

Из кухни донесся грохот падающей посуды. Макс поморщился, сказал с досадой:

– Она у меня не только немая, но еще и безрукая.

– О, как интересно! – заржал Серый. – Выходи, Лизавета!…

Ох, как она их всех ненавидела в этот момент! Особенно Легостаева. Пьяные уроды! Приперлись посреди ночи и глумятся. А этот… козел креативный за нее даже не заступился. Он вообще сильно изменился за последнее время. Сначала все облапить норовил, словно она какая-нибудь… Точно он имеет право… А потом, когда она ему отпор дала, совсем разговаривать перестал, будто и нет ее вовсе. А сейчас вот дружков своих ненормальных приволок. А она, между прочем, ночь не спала, волновалась – что с ним, где он… Зря, выходит, волновалась, такие, как Легостаев, не пропадут.

– Выходи, Лизавета! – Из прихожей донеслось радостное ржание.

Лиза вздрогнула, подняла с пола упавшую кастрюлю, вышла из кухни.

Они смотрели на нее, как на диковинное животное. Все трое…

– Лизавета, тут тебя в непочтительном отношении обвиняют, – язвительно сказал Легостаев. – Что ж ты моих гостей не встретила, как полагается по этикету, вещи у них не приняла? Ай, нехорошо, Лизавета…

Он разговаривал с ней, как с полоумной, ласково и насмешливо одновременно. А его дружки ухмылялись, подмигивали, корчили рожи.

– А она у тебя хорошенькая, – сказал долговязый парень в помятом костюме, подошел вплотную, потрепал ее по щеке.

Лиза дернулась, умоляюще посмотрела на Легостаева.

– Хорошенькая, – задумчиво повторил он. – Может, и хорошенькая, только строптивая.

– Строптивая! – Долговязый закатил глаза. – Так наказывать надо строптивых. Рублем там или еще как, – он мерзко усмехнулся.

Лиза попятилась.

– А где ты ее взял? – спросил второй, коренастый, шкафоподобный.

– На улице подобрал, – Макс пьяно улыбнулся, подмигнул Лизе.

– Так она у тебя что, из этих?…

– Ничего не из этих. Лизавета у меня барышня добропорядочная, с принципами, – он больше не улыбался, смотрел на нее в упор, странно так смотрел.

– Добропорядочная девочка с улицы? Да еще и с принципами – это какой-то анахронизм, – улыбнулся долговязый, поглаживая Лизу по плечу. – Повезло тебе, Макс.

– Так уж и повезло? – Легостаев посмотрел на маневры своего приятеля с неодобрением, сказал холодно: – Лизавета, ты нас сегодня кормить думаешь? Или мне самому к плите становиться?

Она кивнула, вывернулась из цепких лап долговязого, шмыгнула в кухню.

– А она у тебя хозяйка, – сказал Серый, заглатывая котлету «по-киевски» и запивая ее водочкой. – Может, одолжишь мне ее на пару деньков? – Он ощупал взглядом ладную фигурку Лизаветы.

Та вздрогнула, едва заметно поморщилась.

Макс тоже поморщился: ему эти разговоры с подтекстом уже порядком надоели. Хуже того, они его бесили.

– Иди спать, Лизавета, – сказал он, не отрываясь от тарелки.

– А как же десерт? – всполошился Серый.

– Десерт я тебе сам подам! – рявкнул Макс.

Но Серый сегодняшней ночью слишком много принял на грудь и на угрозы не реагировал, продолжал таращиться на Лизу.

– Ли-за-ве-та! – по слогам повторил Макс. – Бросай эту чертову посуду, утром все домоешь. Иди спать, у нас тут мужские разговоры, не для дамских ушей.

Она посмотрела на него со странной смесью благодарности и обиды, выключила воду, выскользнула из кухни.

– Кстати, о мужских разговорах, – неожиданно трезвым голосом сказал Василий. – У меня к тебе как раз такой разговор.

– Что, прямо сейчас? – удивился Макс.

– Aгa, а что тянуть? Выйдем на площадку, покурим? – Он покосился на увлеченного котлетой Серого.

– Ой, идите уж, – отмахнулся тот. – Тоже мне – тайны мадридского двора!

Серьезный мужской разговор сводился к одному: Василию Кривицкому, успешному топ-менеджеру успешной фирмы, понадобился пиар.

– Ну тисни про меня статейку в своем журнале. Что тебе стоит, Легостаев? А внакладе не останешься, ты ж меня знаешь. Сделаю все чин по чину, на лапу дам, кому скажешь. Ну и про тебя, разумеется, не забуду.

Ох, как ему не нравились такие вот разговоры! «Тиснуть» нужную статейку он, конечно, мог бы, но никогда не стал бы этого делать. Вот такие у него глупые принципы. Самые близкие друзья об этом знают и с подобными просьбами не пристают, но Василий – не самый его близкий друг, он просто приятель, собутыльник. Как бы ему потактичнее объяснить?

…Василий оказался нормальным мужиком: если и обиделся из-за отказа, то виду не подал.

– Ну, не можешь, так не можешь. Будем искать другие каналы…

Лизе не спалось. Да и какой сон после такого? Она легла не раздеваясь, забросила руки за голову, уставилась в потолок.

Их с Легостаевым сосуществование становилось все тяжелее с каждым днем. От давешней легкости в отношениях не осталось и следа. Да и отношений больше никаких не было. Она сама положила им конец. Один раз – случайность, два – несчастный случай, а три – закономерность. Ей не нужна такая закономерность! И Легостаеву она тоже не нужна. Просто она, Лиза, поняла это чуть раньше. Она женщина, она должна быть мудрее.

А у него стресс – расстался со своей телезвездой, вот и мается, пристает к прислуге.

Прислуга – слово-то какое мерзкое! И Легостаев вел себя сегодня мерзко. Не важно, что он пьян. От этого даже хуже. И друзья у него такие… Такие неприятные…

Она уже почти уснула, когда с тихим скрипом приоткрылась дверь.

Это был не Макс. Это был тот другой, долговязый.

…У него были влажные губы, от него гадко пахло перегаром и котлетой «по-киевски». Лиза вырывалась, сталкивала с себя тяжелое, пьяно-неподъемное тело и старалась не дышать.