В объятиях самки богомола - Вера Колочкова

В один из вечеров он заявился к ней с чемоданом — понурый, похмельный, злой. Напрочь уничтоженный неожиданно повернувшимися обстоятельствами. Сердито прислонил чемодан к стене, проговорил тихо, поднимая на нее припыленный алкоголем взгляд:

— Что, примешь?

— Как это? — удивилась она, не ожидая такого поворота. — В каком смысле — примешь?

Марат усмехнулся, долго глядел ей в глаза. Потом произнес убито:

— Нет, я понимаю, конечно, что это ты все сделала… Что я вроде не должен к тебе… Но мне больше идти некуда. Вообще некуда, так уж вышло. Примешь?

— То есть ты жить у меня собрался? Навеки поселиться? Осчастливить решил, да?

— Ну зачем ты так, Марта… Зачем столько сарказма в голосе? Ты меня уничтожила, но я ведь к тебе и пришел!

— А отчего же ко мне? А не к своей секретарше Дашеньке? У тебя ж вроде с ней роман начался!

— Дашенька живет с мамой в однокомнатной квартире. Но не в этом даже дело, нет… Просто я подумал… Я ведь столько сделал для тебя, Марта. А ты… Неужели в тебе ничего человеческого нет? Да, вот он я, стою в твоей прихожей, на постой прошусь, отовсюду изгнанный, униженный, без копейки денег в кармане…

— Меня тоже уволили из фирмы, между прочим. В тот же день уволили. Но я же не прошу твоей жалости.

— А я разве жалости прошу?

— Конечно. И мне это неприятно, Марат. Да, я так поступила, но я вынуждена была. Ты сам, сам меня к этому подвел! Ты же сам решил меня бросить, чтобы… С этой девкой…

— А ты полагала, что я буду принадлежать тебе вечно? Ну это же смешно, Марта… Мужчина не вещь, его ведь не оприходуешь, инвентарный номер ему не присвоишь и на полку в шкаф не положишь. Надо было меня просто отпустить, и все. И жили бы мы дальше, каждый бы своей дорогой пошел…

— Вот и иди своей дорогой, разве я тебе мешаю? Зачем ко мне-то пришел? Сам же себе и противоречишь!

— Не вижу никакого противоречия. Ведь мы с тобой не расстались? Все к этому шло, но ведь… Не расстались пока, правда?

— Какая же ты все-таки сволочь, Марат! Неужели ты думаешь, что женщина прекрасно себя ощущает в положении «пока не расстались»? Что сидит себе на печке и ждет, когда с ней окончательно расстанутся? Ждет, когда ты определишься со своим «Фигаро здесь, Фигаро там»? Я думала, ты в этом смысле умнее! И знаешь, я нисколько не сожалею, что так сделала! Пусть я тоже место хорошее потеряла, но ничего, новое найду. А ты давай, бери свой чемодан и проваливай! Зачем ты сюда пришел? Ты хочешь жить в моем доме и походя оскорблять меня, что ли? Давай-давай…

— Да уйду, не торопи меня! Конечно, уйду… Не думал я, что ты так… Что мы с тобой так расстанемся, я думал, нас что-то большее связывает…

— И что же, по-твоему?

— Я думал, ты меня любишь. Что ты мне благодарна, по крайней мере.

— Я тебе благодарна, Марат. А насчет любви… Да, я любила тебя. Но я не умею играть в одни ворота. Так что уходи, прошу тебя. Нам не о чем больше разговаривать, все и без того ясно.

— Уйду, не бойся. И все-таки ты стерва, Марта… Просто классическая стерва.

— Да, так и есть. По-моему, никакой Америки ты для себя не открыл. Уходи.

Марат послушно потянулся к ручке чемодана, потом помедлил, поднял на нее глаза и вдруг усмехнулся беззлобно. И даже хохотнул коротко, будто вспомнил что-то веселое.

— Надо же, как все получилось! Смешно, правда? Ну ты даешь, женщина… Я тебя наверх тащил, я так старался, душу в тебя вкладывал… А ты! Где бы ты сейчас была, если б не я?

— Все, Марат, хватит… Не хочу больше…

— …А ты взяла и в один миг втоптала меня в грязь, уничтожила. И нет меня… А главное — за что?! Как ты со всем этим жить-то будешь, Марта? Совесть не будет мучить?

— Нет, не будет.

— Ну ладно, если так. А меня бы совесть мучила, знаешь. Она ведь такая штука… Вроде и не чуешь ее, вроде и нет ее совсем, но это кажется только, она просто досье на тебя копит, совесть-то. А потом такое вытворять начнет… Небо с овчинку покажется! Не боишься?

— Не боюсь. Все, Марат, уходи.

— Уже ушел. Дай бог, чтобы совесть твоя долго еще не проснулась. Прощай…

Закрыв за ним дверь, Марта ушла на кухню, села за стол, поежилась. Отчего-то было ужасно неприятно, будто ее только что или напугали сильно, или оскорбили. Еще и Димкин голос вдруг явственно зазвучал в голове:

— …Когда-нибудь тебе захочется быть рядом не с жертвой, а с человеком… Обязательно когда-нибудь… Захочется, а не получится. Инстинкт проглатывания все равно будет работать, и ты сама не рада ему будешь… Ой, не рада…

Почему, почему ей вдруг вспомнилось, что сказал Димка? Ведь Марат вовсе не был ее жертвой! Или она все-таки сделала из него жертву? И проглотила? Фу, какая ерунда лезет в голову, надо просто отвлечься на что-нибудь незначительно домашнее, переключиться…

А вечером она снова услышала Димкин голос — живой, в телефоне. Димка просил развод. Просил ее прийти в понедельник в загс, подписать документы. Объяснял торопливо, будто она могла не согласиться:

— Это все очень быстро, Марта! Только бумаги подписать! У нас же детей нет, потому в загсе разведут, очень быстро. Я уже заявление подал. Я и приду раньше назначенного срока, очередь займу.

— Я приду, Дим. Ты не волнуйся.

— Ага. Хорошо. Значит, в понедельник, в три часа. Я утром еще позвоню, напомню, вдруг забудешь.

— Я не забуду, Дим.

— Ага. Спасибо. Ну, тогда пока?

— Пока, Дим…

В понедельник она пришла в загс, как и обещала. Димка выглядел молодцом, улыбался ей вежливо, даже предложил кофе из буфета принести. Боялся, наверное, что она передумает и уйдет.

— Да ты не суетись, Дим, я не хочу ничего. Сядь рядом, посиди. Кстати, Ты не знаешь, как там Оля?

Он так взглянул на нее, что ей показалось — опять чудовищем назовет, но не назвал, проглотил явно вспыхнувшее желание. Очень уж не хотелось ему говорить об Оле, но Марта была настойчива:

— Так знаешь или нет? Ведь знаешь?

— Ну да, знаю… Ну, в общем, с Олей все в порядке. То есть в относительном порядке, конечно…

— Как это — в относительном?

— Ну, в том смысле, что скоро она совсем поправится. Наталья Петровна говорит, что даже с учета снимут.

— С какого учета?

— Ну ты же знаешь, она убить себя хотела… По крайней мере, в медицинской карте так записано. А с такой записью от медиков так просто не отделаешься, всех суицидников на учет ставят. Получается, на всю жизнь клеймо, если вовремя с учета не снимут.

— Ладно, можешь не продолжать, я поняла.

— А ты? Ты сейчас с Маратом живешь?

— Нет, я одна. И все, хватит об этом. Вон, наша очередь подошла… Пошли уже разводиться, Дим!