Сочини мою жизнь - Лана Барсукова

Тем временем Игорь Лукич прошмыгнул сквозь толпу поклонниц, помахав Савраскину рукой на прощание. Он надеялся его больше никогда не увидеть. Разве что в кино. Эта надежда озарила его лицо такой широкой улыбкой, что на щеках образовались продольные складки, как у шарпея. Но Савраскин не разбирался в собаках, он был человеком искусства.

Утомленная Ариной, Татьяна решила переключиться на производственную тему, что было вполне разумно, ведь история Лукича – это прежде всего история сыродела, а уж потом собрание любовной лирики. Но главное все же было не это. Судьба Арины, о которой наверняка слагают легенды молодые девушки из Анжеро-Судженска, внесла сумятицу в чувства Татьяны. То ли сострадание к Арине тревожило ее, то ли бродили дрожжи сомнений в незапятнанной чести Лукича, но только думать в этом направлении не хотелось. И еще не хотелось больше целовать его грудь с ожогами от паяльника. Фантазия моментально пририсовывала к обожженной груди громоздящуюся на ней Арину, которая елозит туда-сюда с добросовестностью утюга. Картинка была такой натуралистичной, что Таня насухо и брезгливо вытерла свои губы.

Кстати, про губы. Их пора было красить по новой. Следующий раунд производственной темы предвещал встречу с неким Максом. По крайней мере, именно так он был обозначен на «дорожной карте» в разделе «бывшие партнеры». Хотя по паспорту наверняка его звали Максим. Впрочем, на накрашенные губы благодарно отзываются и Максы, и Максимы.

Как следовало из «дорожной карты», Макс появился в жизни Лукича вскоре после расставания с Сергеем Викторовичем, этим трубадуром складов и искателем «своей темы в бизнесе». И Таня не могла осуждать Лукича за такую партнерскую ветреность. Выносить многословие и пафосность Сергея Викторовича даже ей было тяжело, что уж говорить об Игоре Лукиче с его буйным темпераментом и неуемной энергией. Можно только представить себе, как раздражался Лукич. Но терпел, сдерживался, матерился исключительно внутрь… И все потому, что у Сергея Викторовича при всех его недостатках было одно очень важное достоинство – его папа работал в милиции на высокой должности. Этот огромный и жирный плюс перевешивал все минусы. Продавать за бугор сепараторы из стали стратегического назначения без милицейского прикрытия было почти невозможно. Когда наветы недоброжелателей вынудили папу-милиционера покинуть органы, Лукич тут же оставил Сергея Викторовича наедине с его рыночным романтизмом. Каждый пошел своим путем. В результате один стал сырным королем, а другой – властителем склада с гниющей капустой в бывшем бомбоубежище.

Но до сыра было еще далеко. Таня еще раз сверила даты на весьма потрепанном листке бумаги. Рукой Игоря Лукича были отмечены вешки на «дорожной карте» его жизни. Если Лукичу не изменяла память, то его сотрудничество с Максом приходилось на слом эпох, когда от «лихих» девяностых страна с чувством глубокого облегчения переходила к «стабильным» двухтысячным.

Таня примерно в это время готовилась пойти в школу. Стало быть, пока она, как коза на веревочке, ходила с мамой по «Детскому миру» и примеряла школьную форму, выбирая подешевле, в далекой Москве деловая жизнь втягивала Лукича в новый водоворот. Тогда молодой Игорь с неведомым ей Максом делали деньги, на которые можно было купить школьную форму всем Таниным одноклассникам. Еще на сменную обувь осталось бы. Предстояло выяснить, каково это – делать такие деньги? И почему этому союзу пришел конец? Согласно все той же «дорожной карте», партнерство Игоря Лукича и Макса длилось года три-четыре, не больше.

Готовясь к встрече, Таня пропахала вдоль и поперек все цифровое пространство интернета. И не нашла почти ничего, кроме деловой хроники, написанной сухим языком протокола. Общественность информировали о том, что жил да был бизнес, принадлежащий двум добрым или не очень добрым молодцам, Максу и Лукичу, которые денно и нощно ввозили в страну разные импортные товары, но особенно любили бытовую технику. Любили так истово, что фуры с бытовой техникой сновали через таможенные терминалы с частотой биения их молодых сердец. А потом пришел огнедышащий Горыныч и превратил этот бизнес в обугленную головешку, то есть обанкротил его. У Горыныча было какое-то чудовищно сложное имя, состоящее из пятнадцати букв, преимущественно согласных, но главное, что у него была ограниченная ответственность. И это не образное выражение, а буквальная констатация факта. Три головы Горыныча обозначались как три буквы «о», что расшифровывалось как «общество с ограниченной ответственностью». Наверное, поэтому ему можно было кусать добрых или не очень добрых молодцев. Что он и сделал.

Таня была не сильна в правовых вопросах бизнеса и не могла взять в толк, как же можно выпускать на деловые просторы тех, у кого прямо на входе крупными буквами написано: «Общество с ограниченной ответственностью». Согласно женской логике, ограниченная ответственность была пугающе близка к полной безответственности. А где полная безответственность, там и полная безнаказанность. Простим ей эту правовую безграмотность.

Таня подкрасила губы до состояния боевой готовности. Карандаш, придающий губам очерченную определенность, и немного помады интеллигентно-кораллового тона вносили решающий вклад в создание атмосферы доверия при разговоре с мужчинами. Это было многократно проверено. На спелые губы откликались и бомжи, и режиссеры, благодаря чему у Тани одинаково хорошо получались репортажи про жизнь свалок и театров. Теперь губы были оружием за расположение Макса, таможенного подельника Лукича.

А побороться придется. Радости при упоминании имени Игоря Лукича Макс не выразил и даже, как показалось Тане, пожалел, что взял трубку.

Встречу он назначил почему-то не в офисе, а на стадионе.

– Вечером мы с ребятами хотим в футбол поиграть, давайте за час до игры встретимся, – сухо сказал он.

– А вдруг нам часа не хватит?

– Значит, ваша задача сделать так, чтобы хватило. Лично мне и пятнадцати минут было бы достаточно.

Макс продиктовал адрес стадиона с интонацией автоответчика. Говорил неприветливо и раздраженно. Таня поняла, что вряд ли встреча выльется в дружеские посиделки и воспоминания о том, «как молоды мы были». Есть риск, что они и вправду уложатся в пятнадцать минут.

Подумав немного, Таня решила не ограничиваться губной помадой и усилить огневую мощь подводкой для глаз. Она не понимала журналисток, которые страдали от домогательств. Страдать можно только от их отсутствия. Элемент симпатии и флирта был необходимым условием удачного интервью. Эксплуатация молодости и стройности является дополнительным конкурентным преимуществом любой журналистки.

На стадионе было душно и относительно прохладно. Летняя жара не желала заниматься спортом, предпочитая уличные виды активностей. Солнечные лучи плавили асфальт и плющили урны, пробивали головы легкомысленных граждан, обжигали кожу в легкодоступных местах. Но под крышей спортивной арены солнце не безобразничало, лишь мстительно наполняя пространство духотой и спертым воздухом.

Таня пришла вовремя и обвела взглядом ряды кресел. Огромное пространство стадиона подчеркивало одиночество фигуры на дальней трибуне. Мужчина выглядел невзрачной горошиной на блюде красно-синих кресел для болельщиков. На фоне этой пластмассовой яркости Макс напоминал сушеный нут, внушительных размеров серо-желтый горох азиатского происхождения. Такой же крупный, круглый и такой же блеклый, весь в бежевых тонах. Таня подумала, что издалека видит не человека, а дырку, пробоину в ряду цветастых кресел. На нее и пошла, ускоряясь по мере сил. Через час должны были подойти друзья Макса, чтобы попинать мяч. И что-то подсказывало ей, что Макс не променяет футбол на беседу о Лукиче.