Самый далекий берег - Александр Бушков

В его голосе звучала серьезная, нешуточная деловитость. Всепроисходившее никак не напоминало ни сон, ни розыгрыш…

– Да послушайте вы…

– Слушаю. Кто был в Амстердаме?

– Это ошибка какая-то…

– А я ведь предлагал по-хорошему, – грустно сказалневидимый собеседник. – Что там у него по ориентировке, Коля? Пассивнойпедерастии не отмечено?

– Да нет, – торопливо ответил кто-тодругой. – Баб дерет, как нормальный.

– Это великолепно, – задумчиво произнес человек,определенно бывший здесь старшим. – Это замечательно… Упрощает задачу.Хоть он и не Кащей Бессмертный, но смерть у него в яйце…

В круге света появилась рука в черной кожаной перчатке.Кирьянов прекрасно видел рукав старомодной гимнастерки – из хорошего материала,светло-зеленый, с вышитой красным и золотым эмблемой на рукаве. Там были щит имеч, там были серп и молот, но центральное место занимала восьмиконечная звездас разновеликими лучами, в точности такая, как на рукаве его собственногокителя… Все это было настолько нелепо и жутко, что у него пропал голос.

Простыня отлетела в сторону, рука в черной перчаткеобхватила его гениталии и легонько надавила, самую чуточку, но и этого хватило,чтобы взвыть от тупой боли. Правда, один из стоявших по бокам тут же зажал емугорло, и вопля не получилось.

– Это, как вы понимаете, легонькая демонстрация, –сказал старший. – Но если ты мне начнешь целку изображать, давану ужепо-настоящему, от души. Только хрупнет… Ну, ты будешь колоться или как?

– Идиоты! – прохрипел Кирьянов, смаргиваявыступившие на глазах слезы от боли. – Кирьянов моя фамилия, никакой я неГурьянов, при чем тут Троцкий? Вы куда вломились, дуболомы?

– Интересно, – сказал старший, не убираяруки. – Несколько неожиданный поворот беседы…

– Сергей Семенович… – послышался рядомпочтительный шепот.

– Ну?

Шепот стал вовсе неразборчивым и откровенно взволнованным.

– Твою мать… – с чувством произнес старший. –Точно?

– Посмотрите вон…

– Вот именно, идиоты, посмотрите! – придушеннопроизнес Кирьянов, чувствуя на горле сильные пальцы. – В столе, в верхнемящике, там все написано…

– Коля… – веско произнес старший.

Послышались шаги, легонький скрип выдвигаемого ящика.Кирьянов зло хмыкнул. Там, в верхнем ящике, лежала оформленная по всем здешнимправилам грамота на орден, выполненная на левой половине какими-то загадочнымизнаками, а на правой – классическими русскими буквами. Красивая грамота сголограммами, печатями и эмблемами, где синим по светло-желтому были прописаныего звание и фамилия с именем-отчеством.

– Сергей Семенович… – произнес невидимый Коляубитым тоном гофмаршала, у которого посреди большого королевского приема вдругупали шитые золотом панталоны, открыв ситцевые трусы в дырках и заткнутую зарезинку оных украденную золотую ложку с алмазным вензелем сурового монарха…

– Что?

– Вы уж сами посмотрите…

Старший встал, исчез в темноте. Вспыхнул узкий луч фонарика,послышалась энергичная матерщина. Тут же вернувшись, старший склонился надраспластанным Кирьяновым:

– Это что, четвертая плоскость?

Ободренный впервые зазвучавшими в этом голосе ноткаминеуверенности, Кирьянов злорадно ответил:

– Представления не имею, четвертая или пятая споловиной. Одно знаю: вас, клоунов, здесь быть не должно, вы куда-то не тудазабурились, идиоты! Не знаю, как там у вас, не бывал, а у нас Троцкий летшестьдесят как помер!

– Приятно слышать… – сказал старший, отчаяннопытаясь обрести прежний напор. – Ну, полежите пока…

По комнате метались уже три луча сильных фонариков. Кто-товышел в кабинет и вскоре вернулся, протянул испуганно и тоскливо:

– Сергей Семенович, бля буду, это не та плоскость…

– Вы бы хоть компас завели, Колумбы! – воскликнулприободренный Кирьянов.

– Тихо, тихо, – посоветовал старший не особенно ипомягчевшим голосом. – Не выступайте, не на трибуне… Ну что, товарищидорогие? Не опять, так снова? Быстренько определите меж собой, кому из васраком становиться – потому что кому-то непременно придется…

– Сергей Семенович… Расчетчик сбился, показал в правомокошечке не пятерку после запятой, а…

– Расчетчик – машина тонкая и где-то даже умная, –сказал старший. – Но вот в блудливых рученьках она… Ладно. Извините,товарищ Кирьянов, простите великодушно, обшибочка вышла, никто не гарантировани не застрахован… Случается из-за таких вот разгильдяев, чего уж там… Виновные,как говорится, понесут…

Правда, особого раскаяния в его голосе не чувствовалось,скорее уж легкая досада.

– Сергей Семенович…

– А?

– Это, точно, четвертая… Плоскость «Зет». ХозяйствоЗорича.

– Ну и?

Голос предложил с нешуточным азартом:

– Сергей Семеныч, а давайте этого грохнем! Не подпискуж с него брать? Сохранение тайны и вообще… Не люблю я эту белогвардейскую рожу,с души воротит… Кто узнает? Острую сердечную недостаточность ему по счету«раз»…

– Это самодеятельность, Вадичка, – сказал старшийнебрежно. – Весьма даже непозволительная. Мне этот недобитый гад тоже непо душе, но нет у нас полномочий пакостить в сопряженной плоскости, тут своеначальство и свои органы…

– Так сил же нет смотреть! Развели тут…

– Я с тобой потом поговорю, – пообещалстарший. – Вдумчиво и подробно. Чтобы не декаденствовал и не подменялсобою инстанции… – Он наклонился к Кирьянову, стягивая чернуюперчатку. – В общем, извините, товарищ обер-поручик, оргвыводы последуют,гарантирую, с занесением и распубликованием, как положено, инстанции исправятотдельные нетипичные ошибки и головотяпство… Мы уж пойдем, ладно? Так что ещераз звиняйте…

И в следующий миг короткий умелый удар чиркнул Кирьянову погорлу, на несколько секунд совершенно лишив дыхания, цепкие лапы разжались, истарший прикрикнул:

– Ноги в руки! Навести прежний порядок, ничего не брать…Коля, тебя касается!

– А тут и нечего поправлять…

Несколько пар ног энергично затопотали к выходу, покаКирьянов корчился от боли – в глотку словно колышек загнали. Когда чуть-чутьотпуcтило, он вскочил, не теряя времени, кинулся следом, злой как черт от боли,унижения и обиды, как был, в трусах, вдогонку освещенным странным неяркимсиянием силуэтам.

Входной двери словно бы и не было, на ее месте зиялквадратный проем, обрамленный множеством слабо мигающих огоньков, там, внутримаячили какие-то зеркальные поверхности, трубчатые конструкции, выгнувшиесяаркой, и под эту арку торопливо ныряли один за другим ночные гости.