Алмаз. Книга вторая - Елена Григорьевна Макарова

Осела на диван, выскальзывая из Костиных объятий.

Что теперь делать? Как поступить? Не понимала, что чувствую. Люблю? Да. Пара слов не перечеркнет чувства, что он так тщательно взращивал, и что крепко укоренились в моем сердце. Взращивал – будто любовь к нему было не добровольным порывом, а навязанным его игрой чувством. Он заставил полюбить себя, притворяясь другим человеком? Но разве можно заставить сердце биться чаще при мысли о нем и не видеть других мужчин, кроме него? Могла обвинить Костю в лицемерии, но разве я не догадывалась чем он жил до меня? Конечно, знала, но закрывала глаза. Принимала? Наверное. Потому что любила.

Я, подобравшись, сидела на одном крае дивана, Костя – на другом. Медленно скользнула рукой по шероховатой обивке к его руке, покоившейся на диванной подушке у него под боком, и чуть коснулась, цепляясь за его пальцы. Он тут же отреагировал – повернул ко мне голову. Я придвинулась к нему, ныряя под его крыло и прижимаясь к груди.

– Что за женские игры, Марго? – хмыкнул, и вибрации голоса отдались в его груди.

– Я еще не начинала играть, – уткнулась носом ему в шею, вдыхая его запах, и поцеловала. Потом еще и еще, пока не добралась до его губ. – Люблю тебя любого, со всеми твоими недостатками. Как и ты меня.

– Как и я тебя, – подтвердил. – Больше жизни, Марго. – На этот раз позволила ему распахнуть мой халат и освободить от так и не высохшей сорочки. – До боли. До безумия.

Судебные разбирательства… Они вселяли в меня ужас и навевали болезненные воспоминания, но с упорством мазохиста я присутствовала на каждом слушание Костиного дела. Даже не знаю, кто кого поддерживал больше в такие моменты: он меня, зная мое прошлое, или я его, расхлебывая вместе с ним наше настоящее.

Вопреки словам Вани, что инцидент будет замят, этого не произошло. Даже вмешательство Андрея не спасло от широкой огласки неприятной истории в клубе.

– Идиот, *** твою мать! – не скупясь на эмоции, кричал тогда Андрей на понуро сидящего на диване брата. – О чем ты думал?! Ты вообще думал? Это надо умудриться попасть в такую задницу! Если ты еще скажешь, что был под кайфом, я тебя придушу собственными руками!

Костя ни разу не возразил, выслушивая все оскорбления, будто считал себя заслуживающим их. Тогда я уже не выдержала, и раздраженно бросила Андрею:

– Может, прекратишь орать и дашь дельный совет?! – Прекрасно понимала, что его злость, как и моя, лишь из-за того, что мы оба переживает за Костю. – Что теперь делать? – с надеждой посмотрела на него, смягчившись.

Андрей быстро взял себя в руки.

– Что делать? – повторил, запрокинув голову назад, разглядывая потолок. – Звоните этому вашему другу-юристу, – обвел нас с Костей взглядом, – а я пообщаюсь с нужными людьми. Но предупреждаю, – достал телефон, листая список контактов, – всё это будет долго, нудно и …готовьтесь к атаке журналистов, – угрюмо заключил.

Уже на следующий день разразился крупный скандал, который СМИ активно муссировали в прессе, и разжигали всё новыми лживыми фактами. Чуть ли не каждый день «жертва нападения» давала слезливые интервью, обвиняя Костю в «унижении человеческого достоинства и попрания чести» и требовала законной справедливости. В суде.

Теперь единственный, кто мог нам помочь, был Лёша. Долгое время я держала его на расстоянии, но теперь снова пришлось впустить в свой дом и отношения. Сейчас в приоритете была Костина свобода, а не чьи-то чувства и желания.

На последние репортеры желтой прессы глубоко плевали и гонялись за скандальной сплетней, сумевшей большой гонорар. Они бесцеремонно рылись в «грязном белье», и скоро по всему интернету повсплывали фотографии из прошлой разгульной жизни Кости и «сеть» наполнилась новыми домыслами: «Константин Соболев – наркоман». «Константин Соболев страдает алкоголизмом». «Константин Соболев скрывает проблемы с психикой». На фоне этого мне часто задавали вопросы, спокойно выслушивать которые требовались все мои душевные силы. Одними из моих «любимых» были: Как вы справляюсь с тяжелым заболеванием Константина? И почему терпите его многочисленные измены?

По совету Лёши мы с Костей ничего не комментировали, а любой выпад в нашу сторону игнорировали – не давали поводов для еще большего раздувания скандала.

Тогда журналисты нашли другие рычаги вызвать у нас так необходимую им агрессивную реакцию: в прессе начали полоскать имя моего отца. Так и не разобравшись, что на самом деле произошло, объявили меня отъявленной преступницей и обвинили в том, что это я толкнула Костю на кривую дорожку.

Но оба были на взводе, и, казалось, каждый мог сорваться в любой момент из-за какой-нибудь мелочи.

В таких условиях вести привычный образ жизни было сложно. Не заметила, как в институте началась зачетная неделя. Новый год не стал беззаботным и веселым праздником детства, а некогда напряженная и волнительная сессия пролетела как один день, превратившись в рутинные мелкие хлопоты. Все мои мысли были о Косте. Он старался держать лицо и не показывать насколько сильно его пугает исход судебного дела, но чувствовала его тревогу. А еще свою вину.

Меня мучило глупое и необоснованное самоедство. Я жалела о каждом шаге и слове в тот злосчастный день: зря я поехала в клуб, зря оказалась на ковровой дорожке. Надо было остаться дома и наблюдать за всем по телевизору. Я не вписывалась в светскую жизнь, теперь казалось, что и она всеми возможными способами отвергала меня.

Я успокаивала себя тем, что вряд ли Костю посадят, обойдутся условным сроком и немалой моральной компенсацией, но всё же… А вдруг?

Из-за этих мыслей совсем перестала спать. Всё ворочалась с бока на бок, а смирившись с тем, что не засну, находило себе какое-нибудь дело по дому.

Так одной такой ночью Костя застал меня, когда я как одержимая чистила раковину на кухне. Я так увлеклась, что не слышала шагов и от его сонного чуть хриплого «Рита» вздрогнула, выронив из рук щетку. Наверное, выглядела затравленной и, возможно, совсем безумной, потому что после некоторой паузы он произнес:

– Это не нормально.

– Знаю, – стало неловко, будто он поймал меня за чем-то неприличным. – Все, что сейчас происходит вокруг нас не нормально, – потянулась за упавшей щеткой, решая остановиться или продолжить начатую уборку. Костя первым взял ее и отложил в сторону.

– Хватит, – его голос был тих и ровен. – Знаю, ты устала, – подошел и обнял за плечи. Его спокойствие постепенно начало окутывать и меня.

– Я не устала, – зачем-то спорила. Наверное, уже выработалась привычка защищаться от журналистов и опровергать любое слово, прозвучавшее в мой адрес.

– Передо мной не обязательно храбриться, – напомнил, что перед друг другом не надо притворяться.

– Я должна тебя поддерживать, – убеждала себя, что это не притворство, а сила воли и стойкость. – Кому нужна моя слабость? – стань я плаксой, это не помогло бы ему. Только прибавилось бы забот.