Питомник - Полина Дашкова

— Чем плоха специальность? — Бородин пододвинул Иванупластиковую баночку с морковным салатом. — Поешь хоть немного, я не могу, меняуже мутит от овощей.

— Спасибо. Я морковку с детства не перевариваю, — проворчалкапитан и закурил. — По специальности Лунц не работает из-за своего дикогоболезненного тщеславия. Он человек крайностей. Или все — мировое имя,Нобелевская премия, или ничего. Эротические романы и встроенные шкафы.

— Это он сам тебе сказал?

— Нет, конечно. Мне он стал объяснять, что не может жить назарплату старшего научного сотрудника. А вот бывшие коллеги на кафедре далиболее подробные объяснения.

— Бывшие коллеги его не любили?

— Его никто не любит. Только сердобольная великанша Лариса.Она его, бедного крошку, усыновила. А он все очень точненько рассчитал. У нееквартира, она готовит отлично, зарабатывает неплохо, простая, добрая, работящаябаба, будет с него, непризнанного гения, пылинки сдувать.

— Ваня, перестань, — Бородин поморщился, — ты понимаешь, чтоделаешь? Ты самому себе противоречишь. Ты сейчас рисуешь психологическийпортрет человека, который совершенно неспособен на такое безумное убийство.

— Да почему же безумное? — Иван вскочил и принялсярасхаживать по маленькому кабинету. — Ну, представьте, он многие годы домогалсяЛилю, это стало для него сверхценной идеей, манией, это больно било по егосамолюбию, развивало тяжелейшие комплексы, не давало дышать…

— Погоди, — махнул рукой Илья Никитич, — во-первых, сядь ине мелькай. Успокойся. У меня от тебя не только в глазах рябит, но и в мозгах.В тебе сейчас говорит не здравый смысл, а личная неприязнь, и ты сам этоотлично понимаешь. Я допускаю, что Лунц — человек неприятный, но ты, Ваня,профессионал, и держи себя, пожалуйста, в руках.

— Да, он меня бесит, — кивнул Иван, тяжело опустился настул, залпом допил остатки остывшего чая, — но кроме моих эмоций есть ещефакты. Мотив и отсутствие алиби. Знаете, что он мне ляпнул при последнейвстрече? Я спросил его, почему он убежал, не сказав ни слова, когда я предложилему навестить Люсю. Он ответил, что всякое упоминание об этом невинном агнцевызывает у него приступ тошноты. На самом деле, дебильная девочка всех и убила.Сначала свою маму Ольгу, потому что иных причин для суицида, кроме больногоребенка, у нее не было и быть не могло. Потом тетю Маню, потому что она несумела пережить смерть любимой младшей дочери. Потом десять лет больной ребенокмедленно убивал Лилию, которая бросила на этот алтарь всю свою жизнь, извеласебя напрасным раскаянием в несуществующей вине, и в общем, физическая смерть,даже такая ужасная, стала для Лили освобождением. Я ведь слышал, как онбормотал у гроба: теперь ты свободна, Лика, прости меня, если можешь.

— Ваня, Ваня, — тяжело вздохнул Бородин, — охота тебеповторять весь этот бред, да еще с таким серьезным лицом.

— Представьте, если он то же самое внушил ребенку. Неудивительно, что она потом повторяла: «Я убила тетю Лилю», — быстро произнесКосицкий.

— Да, конечно. Скажи еще, что Люся от него беременна была, —Илья Никитич жестко усмехнулся, — ты знаешь, как она отреагировала на вопрос одяде Федоре? Да, говорит, знаю такого. Он из мультфильма «Трое изПростоквашино». Любимый герой. Тетя Лиля, когда она была маленькая, сшила ейэтого дядю Федора из плюшевых тряпочек.

— Фотографию показывали?

— А то как же! Похлопала глазками, спросила: «Кто это?»

— Люся не свидетель, — буркнул Иван.

— Извини, других у нас пока нет. Кстати, твой Фердинанддолжен явиться ко мне сегодня, — Бородин взглянул на часы, — через сорок пятьминут, по повестке.

— Отлично. Я официально прошу вас, Илья Никитич, выписатьордер. Его надо брать, я уверен. Если он придет, его надо тут же и арестовать.Он неуправляемый, может сбежать запросто, или еще кого-нибудь убить.

— На каком основании, скажи, пожалуйста? Что, кроме личнойтвоей неприязни, мы можем ему предъявить? Подумай, если твой крошка Фердинанддействительно убил Лилию Коломеец в апогее страсти, то вряд ли он опустился быдо такой грубой прозы, как ограбление. И зачем уж ему, шекспировскому герою,копаться в сундучке с рукодельем, раздирать клубки на помойке?

— Может, это рукоделье было для него чем-то вроде символа? —быстро, горячо заговорил Иван. — Его многие годы бесила самостоятельность Лили.Ведь все, кто знал ее, говорят, что, кроме дела, ее ничего не интересовало. Аограбление он просто инсценировал.

— Слишком уж аккуратно для инсценировки. Вот если бы он всетам разгромил…

— А он умный! — выкрикнул Иван. — Он хитрый и умный сукинсын! Он нам изобразил аккуратного грабителя, стер отпечатки. И главное, незабывайте о каратэ. Он три года занимался, особенных успехов не было, но навыкостался. Илья Никитич, я считаю, надо его арестовывать.

На поясе у Ивана запищал пейджер, капитан был на взводе,вскочил как ошпаренный, прочитал послание и тут же схватился за телефон.

— Наташа? Здравствуйте. Это Косицкий. Да… Отлично, нет, язапомню. Это где-то в районе Таганки, кажется. И какое число? Замечательно,спасибо большое… На фабрику прислали служебный пропуск Коломеец, — сообщил он,положив трубку. — Его нашла уборщица в кафе, за два дня до убийства. Я сейчастуда еду, — он направился к двери, на пороге обернулся и произнес медленно,почти по слогам:

— А Лунца надо брать, Илья Никитич. Здесь и сейчас.

— Я в этом совершенно не уверен, Ваня. Вернись и сядь,пожалуйста, я отниму у тебя еще минут десять, не больше, — он вытащил из ящикапапку, открыл, порылся в бумагах и протянул Ивану полуистлевший тетрадныйлисток, аккуратно вложенный в прозрачную пластиковую папку, — вот, взгляни.

«Лика, Лика, если бы ты знала, как мне надо с тобойпоговорить. Я опять делаю глупость и гадость, — стал читать Иван, с трудомразбирая неверный стремительный почерк, — я опять встречаюсь с этой женщиной,потихоньку от тебя и от мамы. Она предлагает мне деньги. Знаешь, за что она мнехочет заплатить? Правильно, сестренка. За то, чтобы я навсегда исчезла из жизниее сына. Как будто это я ему звоню и дежурю у подъезда. Как ей хотелось найтивиноватого, как хотелось! И вот она я, мерзавка, готовенькая, на блюдечке сголубой каемочкой. Ненависть стягивается в пучок, как солнечные лучи в лупе.Если я откажусь от денег, она просто убьет меня. Но я не подарю ей такогокайфа, я возьму ее поганые деньги. Нам они не помешают. Будем считать, этоалименты. У Люси нет зимнего пальтишка, мама ходит в дырявых сапогах, и вообще…Ладно, поскольку я все равно собираюсь рвать это послание, то писать могу чтоугодно. Так вот, я хочу, чтобы ты знала. Если со мной что-нибудь случится оченьплохое и все решат, будто я опять стала колоться, под кайфом угодила подтрамвай или сиганула из окошка, ты учти. Лика, это не я. Я бы, вам с мамойтакую гадость ни за что бы не устроила. Есть только один человек, которому этонадо. Но доказать вы ничего не сумеете. Все, сестренка. Душу я облегчила, какбудто честно тебе все рассказала, и рву бумажку».