Тело помнит все - Бессел ван дер Колк

У детей, не чувствующих защищенности во младенчестве, по мере взросления возникают сложности с контролем своего поведения и эмоциональных реакций. К тому моменту, как они идут в детский сад, многие из этих детей становятся агрессивными или замкнутыми, и у них развиваются различные психиатрические проблемы (23). Кроме того, у них наблюдается повышенный уровень физиологического стресса, выражающегося в изменении частоты сердцебиения, вариабельности сердечного ритма (24), гормональных реакций с участием гормонов стресса, а также пониженном иммунитете (25). Происходит ли автоматическая нормализация подобных биологических дисфункций, когда ребенок взрослеет или перебирается в более безопасную для него среду? Насколько нам известно, этого не происходит.

Жестокое обращение со стороны родителей является не единственной возможной причиной развития беспорядочной привязанности: родители, слишком поглощенные своей собственной психологической травмой, связанной, например, с домашним насилием, изнасилованием или недавней смертью кого-то из родителей либо другого ребенка, могут также быть эмоционально нестабильными и изменчивыми, чтобы обеспечивать необходимый комфорт и защиту (26, 27). Если даже для воспитания чувствующих себя защищенными детей все родители нуждаются в любой доступной поддержке, травмированным родителям особенно нужна помощь в подстройке к потребностям своих детей.

Взрослые зачастую не осознают, когда их синхронизация с детьми нарушается. Я отчетливо помню видеозапись, которую мне показала Беатрис Биби (28). На ней молодая мать играла со своим трехмесячным младенцем. Все было хорошо, пока ребенок не отстранился и не отвернул голову, дав понять, что ему нужен перерыв. Мать, однако, не уловила этих сигналов и стала еще старательнее пытаться вовлечь ребенка в игру, повысив громкость голоса и приблизив к нему свое лицо. Когда он отпрянул еще дальше, она продолжила качать его и тыкать в него. Наконец он начал кричать, после чего мать уложила его и ушла с удрученным видом. Было очевидно, что она чувствует себя ужасно, однако она попросту не уловила важных сигналов от ребенка. Легко представить, как подобное недопонимание, повторяясь снова и снова, может привести к хроническим проблемам во взаимодействии (каждый, кому доводилось воспитывать страдающего от коликов или гиперактивного ребенка, знает, как быстро нарастает стресс, когда кажется, будто ничего не помогает). Раз за разом оказываясь не в состоянии успокоить своего ребенка или нормально с ним поиграть, мать может начать воспринимать его как трудного, чувствовать себя нерадивой матерью и в будущем больше не предпринимать попыток его успокоить.

На практике зачастую оказывается сложно отличить проблемы, возникшие из-за беспорядочной привязанности, от проблем, ставших следствием травмы: они зачастую оказываются переплетены между собой. Моя коллега Рэйчел Иегуда занималась изучением распространенности ПТСР среди взрослых жителей Нью-Йорка, переживших нападение или изнасилование (29). Те, чьи матери пережили Холокост с последующим развитием у них ПТСР, значительно чаще сталкивались с тяжелыми психологическими проблемами после этих травмирующих происшествий. Самое логичное объяснение подобной закономерности заключается в том, что в процессе воспитания их психика осталась уязвимой, из-за чего им было сложнее восстановить внутреннее равновесие после перенесенного насилия. Иегуда обнаружила схожую уязвимость среди детей женщин, которые находились в Мировом торговом центре в тот самый трагический день 2001 года (30).

Аналогично реакция детей на болезненные события во многом определяется тем, насколько спокойны или взволнованны их родители. Мой бывший студент Гленн Сакс, ныне заведующий кафедрой детской и подростковой психиатрии в Нью-Йоркском университете, продемонстрировал, что развитие ПТСР у детей, попавших в больницу с тяжелыми ожогами, можно было предсказать, отталкиваясь от того, насколько защищенными они себя чувствовали со своими матерями (31).

Другой мой коллега, Клод Чемтоб, руководивший программой изучения семейной травмы в медицинском центре Лангон при Нью-Йоркском университете, исследовал 112 детей из Нью-Йорка, ставших непосредственными свидетелями террористических атак 11 сентября 2001-го (32). Дети, чьим матерям впоследствии диагностировали ПТСР или депрессию, в шесть раз чаще оказывались подвержены серьезным эмоциональным проблемам или повышенной агрессии в ответ на то, что они пережили. У детей, чьи отцы столкнулись с ПТСР, также наблюдались проблемы с поведением, однако Чемтоб обнаружил, что этот эффект не был прямым и передавался через мать (когда живешь с вспыльчивым, отстраненным или напуганным супругом, то это запросто может стать сильной психологической нагрузкой, вплоть до развития депрессии).

Когда у человека нет внутреннего чувства защищенности, ему сложно различать, что представляет опасность, а что нет. Когда ваши эмоции и чувства постоянно притуплены, потенциально опасные ситуации могут помогать чувствовать себя живым. Когда кто-то приходит к выводу, что он, должно быть, ужасный человек (иначе зачем бы родители стали к нему так относиться?), то он начинает ожидать ужасного обращения и со стороны других людей. Он думает, что заслуживает этого, да и в любом случае ничего не может с этим поделать. Когда люди с дезорганизацией начинают воспринимать себя подобным образом, они обречены на получение психологической травмы от дальнейших событий в своей жизни (33).

В начале 1980-х моя коллега из Гарварда Карлен Лайонс-Рут, исследователь привязанности, начала записывать на видеопленку прямое взаимодействие между матерями и их детьми в возрасте полугода, года и полутора лет. Она снова сняла их на видео в возрасте пяти, семи и восьми лет (34). Все были из семей, принадлежавших к группе повышенного риска: сто процентов в соответствии с установленными государством критериями жили за чертой бедности, а почти половина матерей воспитывали детей в одиночку.

Беспорядочная привязанность проявлялась двумя разными способами: одна группа матерей, казалось, была слишком занята своими собственными проблемами, чтобы реагировать на потребности своих маленьких детей. Они зачастую вели себя навязчиво и враждебно: то не обращали на своих детей внимания, то вели себя с ними так, словно это дети должны были удовлетворять их потребности. Другая группа матерей испытывала страх и чувство беспомощности. Они зачастую казались милыми или ранимыми, однако не умели вести себя в отношениях по-взрослому – казалось, они ждали от своих детей утешения. Они не замечали своих детей, вернувшись после разлуки с ними, и не брали их на руки, когда тем было плохо. Казалось, эти матери вели себя подобным образом неумышленно – они попросту не знали, как подстраиваться к своим детям и реагировать на поступающие от них сигналы, из-за чего не могли их успокоить и утешить. Враждебные/навязчивые матери в прошлом чаще сталкивались с жестоким обращением и/или становились свидетелями домашнего насилия, в то время как отчужденные/беспомощные матери чаще имели дело с сексуальным насилием или потерей родителей (но не физическим насилием) (35).