Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

С этим мнением и я вполне согласен; но думаю, что в настоящее время инициативу подобного предложения нам принять на себя было бы опасно, даже и в простом разговоре. Да если б даже и осуществилось наше предложение, можно ли подобному дипломатическому соглашению придавать серьезное значение? При теперешнем положении дел Англия уже владеет фактически и Константинополем, и проливами. Настоящий хозяин в столице Турции уже не султан, а представитель Англии; всё идет к тому, чтобы власть султана окончательно обратилась в одну фикцию, подобно тому как в Египте хедив уже взят вполне под опеку Англии и Франции. Флот английский, хотя и вышел из Мраморного моря, может во всякое время снова войти в проливы и даже в Черное море; никто ему препятствовать не будет. Турецкие батареи на берегах Босфора и Дарданелл, конечно, не откроют огня по британскому флоту. Следовательно, никакие дипломатические соглашения не могут уже восстановить прежнего порядка вещей, основанием которого были, во-первых, пресловутая неприкосновенность (intégrité) империи Оттоманской и, во-вторых, замкнутость проливов. Оба эти основных начала прежнего международного права по восточному вопросу уже разрушились; осталась только вывеска «Турецкая империя».

Сегодня был большой парадный обед во дворце по случаю дня рождения императора Вильгельма. День этот празднуется ежегодно; но мне показалось, что в нынешний раз не было уже той задушевности, которая систематически выказывалась на этом торжестве в прежние годы: обед прошел как-то холодно и заздравных тостов почти не было слышно.

15 марта. Четверг. Во все последние дни происходили у государя совещания по политическим делам в присутствии графа Шувалова. Почти исключительным предметом этих совещаний был вопрос о смешанной оккупации (occupation mixte) Восточной Румелии. Дело пока затрудняется разными оговорками, по которым не получается установить согласие. До сих пор только Австрия и Англия изъявили согласие на посылку своих контингентов; прочие же одобряют наше предложение в принципе, но уклоняются от участия в оккупации. Мы же не можем допустить австро-английской оккупации; не можем допустить и турецких войск, так как главная цель нашего предложения в том именно и заключалась, чтобы устранить вступление их в пределы Восточной Румелии. Англичане предлагают ограничить расположение турецкого контингента двумя пунктами: в Бургасе и Ихтимане. Как ни неприятно для нас согласиться на такое предложение, все-таки в нем можно видеть большой выигрыш, если мы через это устраним занятие Балканского хребта турками.

По всем этим вопросам граф Шувалов имеет ежедневные совещания с лордом Дефферином, который продолжает любезничать с нашими дипломатами; беседуя то с графом Шуваловым, то с князем Горчаковым, то с Гирсом, часто путает дело и сообщает в Лондон отчеты не всегда точные. Да как и ожидать, чтоб английский посол передавал точно всё, что слышит у нас, если наш государственный канцлер не знает, где Бургас, а где Ихтиман, и не хочет взглянуть на карту. Всё перепутано в его старческой голове.

На днях приехал новый французский посол генерал Шанзи, сегодня он представлялся государю. Я не видал еще его; но сегодня, возвратившись домой около шести часов, нашел у себя записку с приглашением приехать запросто к английскому послу на обед, чтобы познакомиться с генералом Шанзи; однако же я уклонился от этого приглашения.

Во вторник было опять покушение на убийство генерала Дрентельна. На этот раз преступление неизвестных злоумышленников отличалось особенною дерзостью: среди белого дня, когда генерал Дрентельн ехал в карете в Комитет министров вдоль Летнего сада, злоумышленник обогнал его верхом, выстрелил в карету и ускакал вдоль набережной Большой Невы. Генерал Дрентельн погнался за ним в карете; городовые также поскакали на извозчиках, но, конечно, не могли нагнать всадника. Только у Воскресенского проспекта генерал увидел лошадь злоумышленника; ее водил городовой, который показал, что с лошади упал всадник, сел на извозчика и уехал, обещав за лошадью прислать. Злоумышленник был до того дерзок, что после совершенного преступления спокойно доехал до какой-то табачной лавочки, купил там папирос и потом пошел пешком. До сих пор его не нашли; лошадь же была куплена им у содержателя манежа, где он несколько недель учился верховой езде.

Город сильно взволнован; безнаказанность злоумышленников и неспособность полиции возбуждают общее негодование. На другой же день появились печатные листки, в которых с цинизмом выставляется это новое покушение в виде кары за самоволие администрации и предрекается исполнение в другой раз приговора подпольного судилища.

Мы сидели в Комитете министров, когда распространилась весть о случившемся. Генерал Дрентельн после напрасной погони за преступником сам приехал в Комитет и рассказал, что и как было. По приказанию государя было сегодня же у Валуева совещание о том, какие меры принять против повторяющихся преступлений тайных злодеев. Вопрос этот уже столько раз обсуждался, что казалось лишним снова терять время на совещания. Но на этот раз поводом к возобновлению обсуждений послужило присутствие в Петербурге графа Шувалова, который, по своей прежней опытности в должности обер-полицеймейстера, а потом шефа жандармов, вызвался предложить некоторые придуманные им меры. Мы выслушали эти предложения, и затем произошел продолжительный обмен мыслями, подавший повод к горячим пререканиям между министрами внутренних дел и юстиции. Маков с некоторым укором отозвался о вмешательстве прокурорского надзора в полицейские дела; Набоков счел своим долгом защитить свое ведомство. Дельнее всех говорил Дрентельн, который вообще выказывает замечательную умеренность и спокойствие.

Все участники совещания признали полезным и важным одно из трех предложений графа Шувалова: предоставление городской полиции некоторых прав для водворения более строгого надзора за живущими в столице и некоторых больших городах. Другая из предложенных им мер – обещание денежных наград и освобождение от всякого наказания тех из соумышленников преступлений, которые откроют виновных, – не нашла сочувствия ни в ком из присутствовавших. Что же касается третьей меры – высылки разом из столицы всех подозрительных, – то мера эта подала повод к разнообразным суждениям. В пользу ее высказались Маков и граф Толстой; сомневались в пользе ее Набоков и Грейг; Дрентельн и я – решительно возражали против предоставления полицейским властям подобного произвола, составляющего уже и теперь главный повод к справедливому неудовольствию и ропоту даже между людьми самыми благоразумными и спокойными. Я заметил, что перемещение из столицы хотя бы нескольких сот людей, состоящих на дурном замечании у полиции, нисколько не достигнет цели и даже не уменьшит зла, а только восстановит окончательно общественное мнение против правительства.

Председатель (Валуев) не высказал своего личного мнения; он должен был прекратить заседание по причине позднего часа. Чтобы прийти к какому-нибудь положительному заключению, положено вторично собраться завтра.

Сегодня был у нас в доме маленький музыкальный вечер: пели Прянишников и старик Опочинин; первый – как артист, второй – как любитель.

17 марта. Суббота. Вчера генерал Шанзи сделал мне визит, но не застал меня дома. Сегодня после доклада я отдал ему визит. Беседа наша продолжалась с полчаса, но ограничилась обычным светским разговором. Новый посол имеет симпатичную наружность, любезен, но сознается, что совершенно новичок в дипломатии.