Лакей и я - Валери Боумен

— А это откуда знаешь?

— Я же шпион, забыл?

— Что ж хорошо. — Лукас взъерошил пятерней волосы. — Меньше придется объяснять. Значит, тебе известно, что мы целовались.

— Вот это да! — присвистнул Белл, заправляя рубашку в бриджи. — Нет, это и для меня новость. И что, возникли проблемы?

Лукас кивнул. Беллингем всегда давал умные советы, умел быстро и рационально соображать и хранить тайны. Потому он и пришел именно к нему. Лукас не имел ни малейших сомнений в том, что разговор останется между ними.

— А что за срочность? Почему ты решил решать проблемы по ночам?

Лукас понурился и взъерошил волосы.

— Это из-за Реджинальда.

Белл уставился на него как на умалишенного:

— А он тут при чем?

— Он намерен на ней жениться.

Едва эта мысль была озвучена, Лукас понял, насколько она ему отвратительна. Ледяные щупальца страха стиснули ему сердце.

— И она согласна? — Лоб Белла перерезала морщинка.

Лукас кивнул и скрестил руки на груди.

— Завтра утром приезжает ее отец, а вечером они намерены объявить о помолвке.

Белл прищурился.

— Барон Уинфилд будет здесь?

— Да, но дело не в этом.

— А в чем же? — Белл озадаченно почесал подбородок. — В том, что ты любишь Фрэнсис Уортон, а она выходит замуж за другого?

— Нет. Реджинальд заявил, что я так заинтересован в том, чтобы закон о занятости приняли, потому что его автор — мой брат.

Белл обхватил голову руками.

— Я ничего не понимаю! Ты вроде не пьян, а несешь какую-то ахинею. Будь добр, объясни, какая связь между свадьбой мисс Уортон и сэра Реджинальда и этим чертовым законопроектом о занятости.

— Никакой, — ответствовал Лукас и развел руками, — если не считать, что я сам все запутал… запорол… поставил с ног на голову — как хочешь, так и называй.

Белл ничего не понимал и просто моргал.

— Как так?

— Я ухаживал за Фрэнсис, одобрял закон, а теперь уезжаю.

Белл нахмурился.

— Ты уезжаешь? Когда?

— Да, утром, после того как еще раз — последний — поговорю с Фрэнсис.

— Что ты ей скажешь?

— Пока не знаю, но, думаю, правду.

Белл потер рукой лоб.

— От тебя одна только головная боль, Кендалл, а я не люблю, когда у меня болит голова. Давай-ка с самого начала и по порядку. Ты говорил с сэром Реджинальдом о законопроекте?

— Да, вчера во второй половине дня.

— Что он сказал?

— Рассчитывал на взятку, а потом обвинил меня в предвзятости из-за Карла.

— Разумеется, все это ради брата, — фыркнул Белл. — Что здесь нового? Ты и сам это знаешь… или нет?

Лукас почесал щеку. После этого дурацкого парика у него, наверное, теперь до конца дней будет все чесаться.

— Я вообще-то был уверен, что это хороший закон.

— А теперь ты считаешь иначе? — Проницательные голубые глаза Белла прищурились.

— Да, больше я не верю, что он принесет пользу всем.

Белл поднял руку в шутливом приветствии.

— Наконец-то ты прозрел!

— Что? — в недоумении переспросил Лукас.

— Законопроект о занятости ужасен: лично я даже не намеревался за него голосовать.

Лукас некоторое время молча взирал на друга, словно впервые видел.

— И ты ничего мне не говорил?

Белл обнял друга за плечи, подвел к кровати, и они оба уселись.

— Кендалл, я знаю тебя с тех пор, как мы были подростками. Ты честный, добрый и надежный, настоящий друг. Но не создан для политики: слишком прямолинейный и открытый.

Лукас вздохнул и, прежде чем признаться Беллу в том, что никогда и никому не говорил, опустил голову и самым внимательным образом изучил свои сапоги, едва видные в полумраке. Убедившись, что они ничуть не изменились с тех пор, как их надел, он буркнул:

— По правде говоря, я всегда чувствовал, что титул…

— Ну да, — кивнул Белл. — Титул графа тебя тяготит.

— Тебе и это известно? Что ж, старина, похоже, ты действительно хороший шпион: сверхъестественно проницательный, — усмехнулся Лукас.

— А ты сомневался? — фыркнул Белл. — Только судьба не делает ошибок. Был ты рожден для этого или нет, сейчас ты граф, и облечен властью, чтобы принимать важные решения, которые могут влиять как на других людей, так и на всю страну. Твой брат хоть и был человек честный, но, боюсь, не видел дальше собственного носа. Ты другой. Ты рассматриваешь проблему с разных сторон, сочувствуешь людям, заботишься о них. Теперь тебе осталось только одно — довериться себе.

— Довериться себе, — эхом повторил Лукас.

— Совершенно верно. Твой самый лучший советчик — ты сам: знаешь, как поступить правильно. Так сделай это, когда речь пойдет о голосовании и парламенте.

— И с мисс Уортон, — добавил Лукас.

— Ну да, и это тоже, — ухмыльнулся Белл.

Лукас тяжело вздохнул.

— Бо́льшую часть прошлого года я агитировал голосовать за этот закон всех, кто соглашался меня слушать.

— Поэтому у тебя еще есть время: месяц или два, — чтобы пойти на попятную. — Белл засмеялся. — Но что-то мне подсказывает, что при поддержке мисс Уортон у тебя все получится.

Лукас стиснул зубы.

— Она не станет меня поддерживать. А когда узнает, кто я на самом деле, и вовсе возненавидит.

Белл всем своим видом выразил недоумение:

— Даже если ты изменишь свое мнение относительно закона?

— Но ведь я лгал ей, причем неоднократно, как быть с этим? — в отчаянии стукнул кулаками по столу Лукас.

Белл кивнул.

— Значит, остается только одно: сказать ей правду, — и будь что будет. Пусть решают звезды.

Лукас посмотрел в окно: на темном ночном небе не было ни одной звезды.

— Скажи-ка мне, лорд Беллингем, когда ты успел стать таким мудрым?

Белл пожал плечами.

— Знаешь, днем, когда высплюсь, я еще мудрее.

Лукас пришел в библиотеку раньше обычного: не спалось, надоело ворочаться в постели, — и, решительно отбросив одеяла, он встал и принял обличье графа Кендалла, причем без помощи камердинера.

Ливрея лакея была аккуратно сложена и упакована в сундук. Сначала Лукас намеревался при первой возможности сжечь одиозное одеяние, но потом передумал: нет, он не станет жечь приличную одежду, а подарит одному из слуг. Время, проведенное в качестве лакея, многому его научило, и в первую очередь — бережливости. Вещи, которые с легкостью выбрасывают их хозяева, слуги могут носить еще долго, что существенно экономит бюджет.