Кошачья голова - Татьяна Олеговна Мастрюкова

да и только. Видел бы кто. Эх, был бы у меня телефон, я бы хоть заснял… Хорошо хоть фонарь не забыл!

Стоило мне на секунду отвлечься, как колесо воспользовалось этим и пребольно проехалось по моей правой ноге, причем было полное ощущение, что на этом колесе кто-то сидит. Ну, как если бы по-настоящему по ноге проехались, сидя на велосипеде.

Дернувшись назад, я споткнулся и почти потерял равновесие. Это меня и спасло: под моей пяткой очутился камень. Я без раздумий схватил его и швырнул в колесо, которое уже направлялось ко мне с характерным шуршанием. Прям как акула в «Челюстях»!

Бросал я всегда метко и даже на аттракционах, где надо было что-то сбить мячом или попасть в мишень, специально для сестры выигрывал дурацкие мягкие игрушки. И на физкультуре тоже блистал.

Ха, блистал на физкультуре. Дебильная формулировка. Что за идиотские мысли мне сейчас приходят в голову?

Как бы то ни было, и сейчас я тоже попал, хотя проклятое колесо специально юлило. Звякнула под камнем спица, будто взвизгнул кто. Или правда взвизгнул…

И никого… Пустая тихая улица утопает в сумерках.

Я сдернул с головы фонарь и принялся шарить лучом по дороге, заборам, кустам, избам, не особо заботясь, что посвечу кому-то прямо в окно. Но улица как вымерла.

А я еще считал Лизавету странной, с ее внезапной чужой головой…

Больше никто мне по дороге домой не встретился, хотя я оборачивался на каждый шорох, светил фонари

ком. Может быть, из-за этого в темноте перепутал дорогу, вместо хозяйского дома вышел вообще на другой конец деревни, пришлось возвращаться. Слегка из-за этого взбесился и успокоился, только тихонько про бравшись на свою веранду. Порадовался про себя, что в доме все уже улеглись и ко мне никто не цеплялся, особенно эта девчонка полоумная. Реально с крышей непорядок у человека.

Хотелось бы, конечно, обсудить случившееся с мамой, чтобы она и за меня поволновалась хоть для разнообразия. Ладно, будто ей из-за Алины недостаточно волнений. Пусть спит себе без разнообразия. Я как- нибудь переживу.

Человек не может существовать в постоянном состоянии страха. Либо сходит с ума и так адаптируется к бесконечному ужасу, либо перестает на него обращать внимание, придумывая самые идиотские, но тривиальные объяснения. «Ужас и ужас», — сказал бы на это Михал Семеныч.

Дрянная девчонка опять стучалась ночью. Больная на всю голову. Ну хоть днем не сильно лезет ко мне, и ладно. И ведь как-то забирается на окно, чтобы и самой не поцарапаться, и кусты не сломать. Зачем? Не понимаю, почему этот стук так меня тревожит. Стучит и стучит. Можно попробовать подстроиться под этот стук — типа это тиканье часов. Или, не знаю, метроном. Сложно, конечно, потому что стук не ритмичный. Сверчки на улице и то более мерно стрекочут.

Вот не лень человеку… Маленький же ребенок! Днем она выглядит вполне себе адекватной. Приставучей, конечно, избалованной, но адекватной. Что с ней с наступлением темноты случается? И почему именно ко мне стучит? Мама с Алиной не жаловались.

Лида Пална предупреждала: не открывай. То есть знала, что внучка лунатит? Так бы и сказала прямо. Особенно нам, которые сами с икоткой приехали. И потом, если ребенок лунатит, вряд ли взрослые спокойно позволят ему шастать по ночам где попало. Это же опасно!

Этот стук угнетающий какой-то… Будто длинными ногтями по стеклу… Брр… Вроде у Снежаны нет таких ногтей. Да и откуда бы? Обычная деревенская девчонка.

Я думал, думал, думал и в итоге провалился в сон, не переставая рассуждать.

Глава двадцатая

Утром, когда мы завтракали втроем с мамой и Алиной, Снежана прошмыгнула мимо, зло блеснув глазами. Непривычно даже. Дулась на

меня и делала вид, что не замечает. Довольно странное поведение, учитывая, что она ночами устраивает под окнами. И выглядит, главное, выспавшейся. Только

руку, обмотанную платком, странно придерживает. Мама кивнула ей вслед:

— Девочка хозяйская вчера поздно вечером руку сломала, что ли. Крику было! — Она неодобрительно покачала головой и, понизив голос, поделилась: — Страшно избалованная. Делает что хочет. Уже деваха здоровая, а цацкаются, как с младенцем. Не в доме ведь покалечилась, шлялась на улице ночь-полночь.

Я так и застыл, не веря ушам. Совпадение? Не думаю! Только не в Никоноровке! Неужели она… Да нет, такого не бывает.

Ерунда какая-то.

Скорее всего, дед ей прикупил игрушку, а она решила меня напугать. Будто не хватает ей ночных стуков. Да что взять с полоумной? Странно только, что хозяева таких, как мы, пристраивают, а свою внучку вылечить у той же Ульяны Ильиничны не могут. А рука сломана — так это от колеса камень отрикошетил. Сама виновата. Но она молчит, и я ничего говорить не буду.

Может, это отвадит ее наконец от дурацких способов привлечь мое внимание.

Только как она со сломанной рукой ко мне стучала?.. Да плевать! Не буду об этом думать.

А вот что было точно замечательной новостью, так это самочувствие Алины. Она вела себя практически так же, как до икотки. Будто бы совершенно здоровая, будто бы абсолютно наша Алина.

Мама по секрету сказала, что сестра даже причесываться начала, хотя волосы еще не успели отрасти.

Но со мной сестра почти не разговаривала, потому что ходила полусонная и в основном, конечно, была или с мамой, или у Ульяны Ильиничны. Правда, если подумать, то и раньше мы не особо-то близко общались. К тому же Алина уже ухитрилась пару раз съязвить в мою сторону, что однозначно являлось признаком выздоровления. Это точно не Палашка была, уж мне ли не знать, когда родная сестра гадости говорит, а когда — икотка.

Алину с мамой ждал очередной сеанс отчитки у Ульяны Ильиничны, а мне предстоял новый непонятный день в Никоноровке, одновременно скучный и тревожный.

Мы все очень удивились, когда в комнату заглянула Лида Пална и, вытирая руки о передник, как бы невзначай сообщила:

— Егор, там к тебе ребята пришли.

Алина даже головы не повернула от тарелки, а мы с мамой переглянулись и вышли, я — впереди, а она — за мной. Мама осталась на крыльце, дипломатично не показываясь, а я, уже натянув бейсболку, стараясь не торопиться и не выдавать своего удивления, направился прямиком к калитке, у которой действительно стоял студент, держа за руль замызганный, явно побывавший не в одной передряге велосипед.

При виде велосипеда