Непредвиденная опасность - Эрик Эмблер

— Мне тоже всегда нравилась Прага, — продолжил гнуть свое Кентон. — А вы, случайно, не знаете человека по имени Бастаки?

— Как вы сказали?

— Бастаки.

Уголки рта мистера Ходжкина опустились, он покачал головой:

— Нет. Хотя имя вроде бы знакомое, но не припоминаю. А чем он занимается?

— Не знаю. Один мой друг упоминал о нем.

Мистер Ходжкин возвел взор к потолку, вскинул правую руку и несколько раз прищелкнул пальцами, словно призывая на помощь некие божественные силы.

— Национальность какая? — задал он неожиданный вопрос.

Кентон, убежденный, что мистер Ходжкин ему все равно не поможет, ляпнул первое, что пришло в голову:

— Румын.

И тут его собеседник, судя по выражению лица, удивился, а затем торжествующе пристукнул ладонью по столу.

— Есть! Вспомнил!

— Так вы знаете этого человека?

— Все понял. Так и знал, что где-то слышал это имя прежде. Бастаки! Ну конечно. Он в Праге.

Сердце у Кентона ёкнуло.

— Да, я знаю, что он в Праге.

— Бастаки, он самый! — возбужденно продолжил мистер Ходжкин. — А фамилия этого вашего друга, случайно, не Эклс? Из «Паркер, сыновья и Келси»? Ну, что в Олдхеме?

— Боюсь, что нет.

— Жаль, жаль. Вам бы очень понравился Эклс. Правда, сталкивался с ним всего раз, во время отпуска. Очень славный парень. У «Паркер, сыновья и Келси» есть тут кое-какой бизнес, но сам Эклс проводит большую часть времени в Олдхеме. Любит это место, что и понятно, у него там очень славный дом. Женат. Двое сыновей. Уже совсем взрослые ребята. Служат на флоте.

— Так он знает Бастаки?

— Ну, само собой, о том и речь! Бастаки один из его клиентов, закупает электрооборудование. А сам Эклс торгует хлопком.

— Но вы же только что сказали, что Бастаки занимается электрооборудованием.

— Так и есть, они производят кабели. При этом для изоляции им требуются целые мили пряжи. Обмотка, кажется, так они это называют. И Эклс продает им эту самую пряжу в бобинах — сотни миль пряжи. У него фабрика неподалеку от Праги.

— У кого? Эклса? — Кентон уже окончательно запутался.

— Да нет, у Бастаки. Делает горы денег, но они у него как приходят, так и уходят. Эклс говорит, что отец Бастаки владеет половиной Румынии, я имею в виду промышленность, не землю. Ну, как тот чудак де Вендель из Франции, только тот побогаче будет. Жена у него вроде бы чешка.

— Жена Бастаки?

— Ну да. Жаль, что вы не знакомы с Эклсом. Очень славный парень. Если вдруг повстречаете его, передавайте от меня большой привет! И еще напомните, что он задолжал мне пару франков. Он знает за что! — И мистер Ходжкин проказливо усмехнулся.

Понимая, что за этим кроется какая-то шутка или скабрезная история, Кентон рассмеялся и обещал непременно передать.

— Что ж, — продолжил мистер Ходжкин уже с серьезным видом, — думаю, нам пора вернуться к автобусу. Что вовсе не означает, что мы сразу тронемся в путь.

Примерно через полчаса автобус выехал из Нойкирхена и снова покатил по дороге.

Похоже, что темы для разговора у мистера Ходжкина временно иссякли, и после второй неудачной попытки раскурить трубку он мрачно уставился в окно. Кентон, которому надо было многое обдумать, притворился, что задремал.

Итак, Бастаки румын. А его отец — крупный румынский промышленник. Саридза с ним встречался. Если связать все эти факты, получается интересная история. И довольно знакомая. Бастаки и Балтерген делали для Кодряну то же самое, что Тиссены и Круппы — для Гитлера.

Впервые за все то время, что он покинул душную комнатушку Рашенко, Кентон почувствовал, что поступил правильно. Пусть планы его пока еще не совсем понятны, даже можно сказать, смутны, пусть он не имеет ни малейшего представления о том, что делать дальше с этой информацией, он успокоился, и настроение у него улучшилось. Затем Кентон напомнил себе, что все еще находится на территории Австрии, что ему предстоит перейти границу, не показывая паспорта, и что вместе с информацией о Бастаки он приобрел в компаньоны прилипчивого как пиявка представителя «Стокфилд, Хэтли и сыновья» из Брэдфорда. Так что радоваться, пожалуй, преждевременно. Надо составить какой-то план дальнейших действий, простой и в то же время толковый и эффективный. Но в салоне автобуса было так тепло и уютно, что Кентона клонило в сон. Ему никак не удавалось сосредоточиться на поисках решения проблемы, а времени оставалось в обрез. С удивлением он вдруг поймал себя на том, что думает о сестре Залесхоффа. В своей записке Залесхофф саркастически отметил проснувшийся в ней материнский инстинкт. Кентон улыбнулся при мысли об этом. Ему было приятно вспоминать Тамару. У нее удивительно красивые руки. Материнский инстинкт? Но ведь это не он сказал, а Залесхофф. И рот у нее тоже очень красивый.

Болтовня пассажиров и рокот мотора постепенно стихали, словно удалялись. Минуту спустя Кентон уронил голову на грудь и уснул.

Пробуждение было резким и неприятным. Острый локоток Ходжкина ткнул его под ребра.

— Прибыли, мой друг.

— А, да. Я, должно быть, на минуту задремал.

— Проспали целый час, если не больше, — уточнил мистер Ходжкин.

Кентон посмотрел в окно.

Автобус медленно катил по хребту холма с крутыми склонами. К дороге вплотную подступали деревья. Впереди, на опушке, виднелось небольшое бревенчатое здание, нечто вроде гостиницы или таверны. Автобус остановился возле него.

— Мы на месте, друг.

Они вышли и тут же задрожали от холода. Мистер Ходжкин посмотрел на Кентона через запотевшие стекла очков.

— Хотите вместе с остальными? А то я могу показать отличное местечко! Обнаружил его два года назад.

Кентон неуверенно покосился на других пассажиров, кондуктор уже повел их по тропинке в гору.

— А он не подумает, что мы потерялись?

— Да ему плевать! Денежки-то наши уже у него.

— Ладно.

Мистер Ходжкин повел его по тропинке, огибающей здание. Ярдов сто она еще была видна, а дальше терялась среди деревьев.

— Нам прямо вперед, — сказал Ходжкин.

Вот бревенчатое здание скрылось из вида, и теперь они пробирались среди высоких елей, которые росли так тесно, что через разлапистые ветки почти не проникало солнце. Было очень холодно и тихо. Лишь изредка шелестели верхушки деревьев да похрустывали еловые шишки под ногами. Вскоре впереди между деревьями показался просвет. Минуту спустя они вышли из леса и остановились на каменистом выступе скалы шириной в несколько ярдов. С трех сторон выступ окружал густой ельник. Впереди же открывался вид на лесистые холмы и горы Богемии, они катились и уплывали вдаль монотонными черно-зелеными волнами.