Непредвиденная опасность - Эрик Эмблер

— Вот! — сказал мистер Ходжкин.

— Потрясающий вид.

Мистер Ходжкин глубоко вздохнул и кивнул.

— Да, вид просто чудесный, — пробормотал он.

Снова вздохнул и грустно смотрел на серый, затянутый туманной пеленой горизонт.

Кентон судорожно пытался сообразить, что делать дальше. Наверное, стоило все-таки пойти с остальными. Тогда можно было бы как-то незаметно отстать и затеряться. А потом выждать, когда все уедут. Но что же делать теперь? Бежать? Похоже, это единственный выход. Спуск здесь не слишком крутой, лес совсем рядом. Даже если Ходжкин бросится за ним вдогонку, можно спрятаться среди деревьев. Ну, а скоро он просто устанет его искать. Но с другой стороны, он ведь может сообщить об этом происшествии кондуктору. Если…

Тут Кентон заметил, что маленький человечек не сводит с него хитро сощуренных глаз, и улыбнулся.

— Воздух такой свежий… — заметил он.

Мистер Ходжкин отвернулся.

— Граница в четырех милях отсюда, — медленно произнес он. — Если отправитесь прямо сейчас, мистер Кентен, до наступления темноты успеете.

Слова эти произвели на Кентона впечатление разорвавшейся бомбы. Он понимал, что должен что-то ответить, но никак не мог сообразить, что именно. Казалось, он утратил дар речи.

— Кентон, а не Кентен, — выдавил он наконец. Больше не получилось.

Мистер Ходжкин обернулся к нему. На узких губах играло подобие улыбки.

— Извини, друг, но в бумагах у них записано «Кентен».

— Это не важно, — отмахнулся Кентон. Он уже начал приходить в себя. — Лучше скажите, как вы меня раскусили.

— Как только вы вошли в агентство! — Спутник его помрачнел. — Надо сказать, друг мой, сегодня вам невероятно повезло. Вы прямо нарывались на неприятности и вполне заслуживали того, чтобы копы вас сцапали. Вы вошли в агентство через две минуты после того, как там побывали полицейские, расспрашивали о вас, вынюхивали. А потом входите вы, осматриваетесь по сторонам, ну в точности как тот злодей из фильмов, и начинаете разглядывать карту на стене и что-то бормотать по-английски. А над верхней губой у вас однодневная щетина, и часть английского твидового пиджака торчит из-под пальто, которое сидит на вас из рук вон плохо. А потом вы идете к стойке и говорите, что у вас только час или два свободного времени, но при этом покупаете билет на экскурсию, которая длится восемь часов. Вы едва не упали, пробираясь к свободному креслу — так нервничали и торопились; вы схватили буклет с расписанием отплытия кораблей из Генуи и рассматривали его с таким видом, словно хватались за последнюю соломинку. Вы увидели полицейского на тротуаре, и лицо у вас было такое, точно вас вот-вот хватит удар. Вы сказали мне, что едете в Вену десятичасовым поездом, а такого поезда нет. Вы начали расспрашивать меня об одном из величайших мошенников на территории от Европы до Шанхая. Вы сказали, что долго лечились в санатории в Баварии, а говорили по-немецки с классическим берлинским акцентом, такой за пределами столицы теперь не часто услышишь. И — вы уж извините за подробность! — но сзади на правом рукаве у вас пятно размером с Женевское озеро, сильно смахивает на кровь. Этот лягушатник в автобусе сразу положил на вас глаз, и если бы мы с вами не болтали так дружески и увлеченно, наверняка предпринял бы что-нибудь. Пока вы дремали, он что-то сказал своей жене на эту тему, и если бы та не была так обижена на него за придирки к ее туалету, то вряд ли ответила бы, что ему все это привиделось. Сложись отношения между ними иначе, вам бы пришлось бежать на первой же остановке. Я видел, как он читает то объявление в газете, а вы сами знаете, как французы жадны до денег. Да, друг мой, вам очень повезло!

Кентон неуверенно хмыкнул.

— Смеяться тут нечего, — строго заметил мистер Ходжкин, — вы еще не на свободе. Граница впереди, в четырех милях отсюда, и в конце вам придется взять немного правее, потому как близ границы дорога поворачивает вправо. Когда будете переходить ее, следите за тем, нет ли звуковой сигнализации. Иногда ее устанавливают — протягивают проволоку с колокольчиками — борются с контрабандистами. Если пройдете — я говорю «если», потому что вряд ли вам это удастся, — итак, если все же пройдете, сядьте в автобус в одной из деревень, на нем можно доехать до Будвайса. Там можно спокойно дождаться поезда. И ради Бога, постарайтесь избавиться от этого пальто и шляпы. Это черт знает что!

Мистер Ходжкин отвернулся и начал набивать трубку. Повисла пауза.

— Вы еще не ушли? — бросил он через плечо.

— Нет, — ответил Кентон. — Хочу поблагодарить вас, пожать на прощание руку!

Мистер Ходжкин повернулся и мрачно посмотрел на журналиста.

— Послушай, друг, — сказал он, — сегодня я много для тебя сделал. Не скажу, что это было неприятной обязанностью, потому как это не так. Я был рад поболтать с соотечественником. Но если думаешь, что я стану пожимать руку хладнокровному убийце, то ошибаешься!

— В таком случае, — сердито начал Кентон, — может, вы все-таки объясните, на каком основании считаете меня хладнокровным убийцей, как и эта идиотская полиция? И почему тогда не сдали меня, чтобы получить обещанное вознаграждение?

Лицо мистера Ходжкина с заостренными чертами исказило какое-то странное выражение.

— Почему?! — воскликнул он. — Я скажу вам, друг мой, почему! Если бы мы были в Англии, я бы сдал вас со всеми потрохами первому встречному копу. И знал бы, что поступаю правильно, и не важно, виновны вы там или нет.

Почему не сдал сейчас? Ответ очень прост, друг мой! Потому как мне здесь все изрядно осточертело. Вот уже пятнадцать лет я путешествую по этому долбаному континенту и ненавижу каждую секунду, что провел здесь! Ненавижу их жратву! Ненавижу их выпивку! Ненавижу, как они развлекаются, и их самих тоже ненавижу.

Они говорят, будто британцы настроены против всех иностранцев, что все мы, мужчины и женщины, одинаковы. Что у них очень много хороших качеств, которых нет у нас. Все это вранье, подлая ложь, и если бы вам довелось так же долго быть вдали от дома, вы бы тоже это поняли! Они нас не любят, точно вам говорю.

Люди приезжают сюда в отпуск на две недели и видят множество красивых шале, и шато, и Schlösser[36] и говорят: как здесь чудесно и хорошо жить. Они не понимают, о чем говорят. Они видят лишь вывеску и не заглядывают за кулисы. Они не знают, каковы эти иностранцы, когда у них закипает кровь. А я знаю, я видел.

В двадцать пятом я был в солнечной Италии, когда фашисты расправлялись со свободными масонами. Это происходило во Флоренции. Ночь за ночью — сплошная стрельба, крики, избиения, меня уже просто тошнило от всего этого! В тридцать четвертом я был в Вене, тогда они стреляли в муниципальные дома, а в квартирах там находились женщины и дети. Многих мужчин потом они повесили потому, что они были ранены. Я видел парижские волнения, когда в толпу стреляла мобильная гвардия. Людей убивали, словно мух, и орали как сумасшедшие «mort aux vaches».[37] Я видел, как наци во Франкфурте насмерть забили ногами какого-то мужчину, прямо в садике перед его домом. Он не издал ни звука. Той же ночью меня арестовали, только за то, что я стал свидетелем, но потом им пришлось меня выпустить. Говорят, что в Испании они обливали людей бензином и поджигали.