Их пленница - Мария Устинова

Может, против меня ничего не имели. Я просто стала удобным инструментом борьбы против моих парней. Их откровенно ослабила наша драма.

Я всегда была никем. Украшение вечера, их дивана, кабинета и встреч. Их пленница, чтобы о мальчиках было кому хлопотать, было кому любить их. На моем месте могла оказаться другая. Может быть, ее бы полюбили так же. Или нет. Я никогда не знала ответа на этот вопрос.

Ключи от машины валялись в почтовом ящике.

Я оделась, спустилась вниз и завела машину. Прочихавшись, она все-таки ожила.

После непростой ночи, встречи со львами и откровений Леонарда мне стало чуть легче.

Я видела перед собой цель.

Это раньше я жила по инерции, источая вокруг себя печаль и слезы. Но оказалось, не все бессмысленно. Изменить я ничего не могу, но могу добиться справедливости.

Пока я думала, что мой выкидыш несчастный случай — было тяжелее. У этого врага не было лица. Когда я узнала о существовании конкретного виновного, меня охватило целеустремленное спокойствие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Прогрев машину, я выехала со двора.

Путь мой лежал за город. Я не появлялась там долго — около года или чуть больше. Мне казалось, я легко найду дорогу, ведь я столько раз ездила по ней. Но когда оказалась на проселочной дороге, которая затем превратилась в колею, перестала узнавать место.

Вроде бы, слева лес, справа река… Все так и осталось, но линия берега и изгиб дороги изменились, кусты стали ближе и мрачными, как бывает в пасмурную погоду.

Небо светло-серое, бездонное — уже осеннее. По нему протянулся птичий клин.

Высокая трава шуршала под днищем. У меня машина не низкая и только это спасало, но уже скоро ее пришлось бросить и дальше идти пешком. Не беда — я привыкла к расстояниям. И оделась соответствующе: джинсы, майка, рубашка по случаю прохлады. В осеннем лесу переменчивая погода.

Я шла через поле, вспоминая, как часто мы с мальчиками проводили здесь дни и ночи напролет… Раньше я была здесь счастлива, но теперь не чувствовала ничего.

Моя цель была сильнее меня. Сильнее всего на свете. Я хочу знать, о чем говорил Леонард перед смертью.

Впереди показалась раскидистая яблоня.

Я часто видела это место во сне за последний год.

Вязкое ощущение кошмара не оставляло меня, хотя ничего плохого не снилось. Только это место: изумрудная трава на поляне, тень от дерева, ветки, усыпанные зеленой листвой и плодами.

Ничего плохого. Но какими тягостными были те сны.

Я упала на колени и начала разрывать землю, отбросив налитые красно-рябые ранетки, опавшие с дерева, и сухую листву. Траву вырвала с корнем. Сок окрасил ладони, запахло свежестью и летом.

Не уверена, что это то самое место.

Не помню.

Но скоро пальцы наткнулись на тряпку. Год в земле превратили одеяло в расползающееся на волокна тряпье грязно-серого цвета. Когда-то одеяльце было лимонным. Я сама его выбирала. Вернее, мы выбирали, с мальчиками, они привели меня в магазин для новорожденных.

Я застыла, пытаясь совладать с дыханием.

Грязные пальцы с забившейся под ногти землей дрожали. Я не упаду в обморок, хотя сердце билось на пределе. Не упаду. Я аккуратно развернула край одеяла — почти невесомым движением.

Я должна знать, после откровений Леонарда… Должна увидеть, что с ней.

Он раскопал могилу моей дочери. Это вызывало во мне такой гнев, что я бы убила его второй раз. Я боялась, он сделал с ней что-то.

Косточки были на месте. И тряпичная куколка, которая превратилась в грязный кусок льна и поролона. Рыжая пряжа, что пошла на волосы, стала темно-коричневой. Васильковые глаза смыли дожди.

Главное, косточки на месте.

Дальше я смотреть не стала, хватило одного взгляд.

Завернула одеяльце и аккуратно присыпала сверху землей. Какое-то время я еще сидела над могилой, прислонившись лбом к шершавой коре яблони. Было стыдно, что я потревожила ее покой. Но не я сделала это первой. Не я.

— Прости, — прошептала я.

Вокруг пахло яблоками, землей и травяным соком. Когда-то ароматы природы казались чудесными. Сейчас они говорили лишь о боли и смерти.

Я резко поднялась и пошла через поле к машине.

Леонард о чем-то пытался намекнуть, но о чем? Не носил ли ее к знахарке или еще кому, знающего оборотней? А затем вернул на место. Больше он никому не мог ее показать.

А еще он сказал…

Высокая трава цеплялась за джинсы и мешала идти.

Леонард сказал, что у каждой травы свое действие. Что косточки многое расскажут.

Я пошла медленней, а затем остановилась, нерешительно оглянулась через плечо. Яблоню еще было видно, но я смотрела вниз — на раскидистую тень, которую она оставляла. Черные ветви отбрасывали ее на лужайку, залитую солнцем.

Куколку я положила сама. И лимонное одеяльце тоже помнила.

Но там что-то было не так. Что-то неправильно.

Прошел всего год. Я до сих пор помню запах влажной земли в ночь похорон. Откуда там сухие косточки?

Я повернулась и пошла обратно к яблоне. Упала в землю, разрыла ладонями неглубокую могилу, стараясь ни о чем не думать. Целиком вытащила сверток и уложила его на траву. В голове было пусто, да и на душе тоже — я старалась не чувствовать, разворачивая одеяло.

Из свертка выпала куколка. Несколько костей скатились в траву — белых, иссушенных солнцем. Я стремительно развернула одеяло и все, что увидела — горсть мелких костей. Совсем мелких. И крошечный череп. Приплюснутый с боков, с огромными глазницами, как у пришельца и маленькой пастью с клыками.

Кошачий.

Это не ее кости! Могила пуста.

Я заорала, вскакивая на ноги. Останки посыпались на землю, усеяв траву у ног.

Может быть, мне это кажется… Я так долго не хотела верить, что не могу вернуть ребенка. Помню, в ночь похорон просила проверить, точно ли она умерла и надеялась до последнего. Может, я окончательно помешалась?