Все совпаденья не случайны - Диана Бош

К счастью, Петр старательно поднял все дела, которые могли быть интересны, и очень скоро Лямзин наткнулся на нужное.

Еще одна погибшая девушка тоже была блондинкой. Ее черты имели явное сходство с внешностью предыдущей жертвы, Лямзин готов был поклясться в этом. Тот же почерк: задушена леской. Вот только на сей раз преступнику зачем-то понадобилось оттащить тело с места преступления на несколько метров в сторону и оставить в кустах рядом с канавой.

Как видно из протокола осмотра, девушка, похоже, была убита в узком простенке между гаражами: она отчаянно сопротивлялась, отчего руки и ноги ее были исцарапаны о кирпичи. В деле имелась и оценка экспертом роста преступника – предположительно метр восемьдесят пять – метр девяносто.

Разрыв между обоими убийствами составил около трех лет. Времени с тех пор прошло достаточно, но до сих пор никому не приходило в голову связать их между собой. Вероятно, потому, что в одном из случаев бабочку-оригами приписали к другому преступлению и просто упустили из виду.

– Странно, что раньше никто не догадался эти убийства связать между собой, – вдруг сказал Петр.

Лямзин кивнул – приятель чуть не слово в слово озвучил его мысли.

– Сам о том же думаю. Я в девяносто пятом был летом в Чечне, потом уехал отдыхать на два месяца, так что о первом убийстве и слыхом не слыхивал. Вот уж повезло мерзавцу – стечение обстоятельств, и он на свободе. Неизвестно, не наследил ли преступник где-нибудь еще, надо будет сходные преступления в других городах поискать.

– Да, согласен, – подал голос Пастухов, разливая кофе по чашкам.

Аромат распространился по комнате, мигом заполнив все уголки, и Лямзин судорожно сглотнул. Теперь он жалел, что не удалось в перерыве перекусить, сейчас не мучился бы болями в желудке.

– А что у вас по новому делу? Есть что интересное? Отпечатки пальцев, следы? – спросил Пастухов.

– Целый подозреваемый есть, – мрачно откликнулся майор. – Вот только если в одно убийство, им совершенное, я еще мог бы с грехом пополам поверить, то в три-четыре – с трудом. Не тянет он на серийника. Хотя могу ведь и ошибаться. Люди такие странные существа: случается, и внешность, и глаза лгут.

– Это так, – согласился Пастухов. – Вот я, например, передумал откладывать коньяк на потом, что-то подсказывает мне: надо выпить сейчас.

Он плеснул в кофе коньяка и подвинул чашки Петру и Лямзину.

– Ну, вздрогнули…

Мужчины синхронно сдвинули чашки на манер бокалов и, отхлебнув, загрустили.

Почему-то вспомнились неудачи, причем именно те, о которых думать меньше всего хотелось. Может быть, так повлияла очередная встреча с Вечным Циником, больше известным под именем Смерть.

Эльза давно потеряла счет времени. Очень трудно понять, сколько прошло минут, часов, если не дней, когда сидишь в тесной, темной, плохо проветриваемой комнатке. Может быть, здесь и имелась вентиляция, но или ее давно не прочищали, или отдушиной должно было служить окно, теперь плотно заколоченное.

Тем не менее откуда-то проникал свет, и постепенно из тьмы проступили контуры мебели и нагромождение каких-то коробок в углу. Эльза старательно ощупала все, до чего смогла дотянуться, пытаясь понять, можно ли выбраться наружу, но тщетно.

Один раз Эльза услышала шаги в коридоре и начала отчаянно стучать, замирая от надежды и страха одновременно. Но шаги стихли где-то вдали. В другой раз под окном раздался детский голос. Кажется, это была девочка, она напевала какую-то песенку и смеялась.

– Эй! – позвала Эльза и застучала по доскам окна. – Позови кого-нибудь из взрослых, пожалуйста! Скажи, что меня здесь заперли, и я очень хочу уйти.

Ребенок замер, видимо, прислушиваясь, потом что-то упало и покатилось, раздался быстрый топот детских ног, и опять все стихло.

Еда появлялась, если Эльза спала, только притрагиваться к ней было страшно. Иногда возникало впечатление, что за ней пристально наблюдают, – она порой ощущала шевелящий волосы холодок и чей-то липкий взгляд на коже. Так Эльза обычно чувствовала приставучих цыганок на рынке: обернешься, а она смотрит. И тут же прилипнет – не отдерешь. Светловолосую прибалтийку Эльзу цыганское племя всегда считало своей законной добычей.

Но сейчас не было цыганок, да и совсем ничего не было видно, но, тем не менее, ощущение чьего-то пристального внимания не исчезало.

«Я схожу с ума», – мрачно думала Эльза, зябко обхватывая себя руками.

Она не заметила, как заснула.

Казалось, ее душа покидает бренное тело и возносится в небеса. Все было абсолютно реальным – день, солнце, зеленеющие внизу леса.

«Наверное, так и бывает, когда умираешь», – равнодушно подумала Эльза и тут же без всякого перехода, как и бывает всегда в снах, ощутила себя маленькой девочкой, сидящей на диване. Рядом за письменным столом отец капал пипеткой эфир на головы бабочкам.

– Дочка, подай мне вон тот лист бумаги…

Отец кивает головой в сторону шкафа, и Эльза бегом бежит выполнять поручение. Достает несколько листков плотной белой бумаги и несет ему. Сейчас на одном из них отец выложит усыпленных бабочек, расправит им крылья и лапки, а потом, когда они замрут, перенесет на заготовленную заранее и натянутую на фанеру бархатную ткань…

Эльзе жалко бабочек, но в школе зачем-то задали сделать коллекцию, и пришлось несколько дней ходить с сачком, выслеживать ни в чем не повинных насекомых. От цветка к цветку, от кустика к кустику, она шла, напевая вполголоса что-то, и совсем не заметила, как заблудилась. Очнулась, когда поняла, что не знает дороги назад.

Искали ее всей деревней и всем составом воинской части, расположенной неподалеку. Эльза часто видела некоторых военных, а один иногда приходил к ним в гости, только она не любила его, боялась. Губы у него узкие, сжатые в тонкую полоску, а глаза недобрые. И имя странное – Антип.

В тот день именно он первым увидел ее. Подбежал, схватил на руки и прижал к себе так, что девочка чуть не задохнулась.

– Папа! – позвала в страхе Эльза, уперлась руками в грудь чужого дядьки и разревелась. Мама всегда ей говорила, что настоящие леди не плачут, но сдержаться не было никаких сил.

Тут же появился отец, отнял ее у Антипа и бережно прижал к себе. А она уткнулась ему в шею и счастливо вздохнула. Такой близкий и такой родной запах – ветра, моря и табака. Какое это блаженство знать, что папа с тобой и ты под его защитой. И даже странный мальчишка, кажется, сын Антипа, с ненавистью смотревший на нее, не мог отравить ее счастья.

Он был добрый и веселый, ее папа. С ним было так здорово играть, читать книжки и кататься на каруселях. Можно было залезть ему на спину, и он скакал, изображая лошадь. А как было здорово сидеть у него на коленях и слушать сказку, которую папа рассказывал неторопливым прокуренным голосом.