Его и ее - Элис Фини

— Конечно, мои отпечатки пальцев появились на этом телефоне только сейчас, как они могли появиться раньше?

Прийя выступает вперед.

— Сэр, извините, я…

— Ты что, предполагаешь, что я позвонила сама себе и дала наводку? — перебивает ее Анна.

— Я еще ничего не предполагаю, но по-прежнему собираю улики. Пожалуйста, пойдем сейчас со мной. Прийя, вы оставайтесь здесь и ждите группу. Проследите, чтобы они проверили каждый угол и каждую щель в этом кабинете. Тот, кто убил Хелен Вэнг, был здесь.

Я держу дверь для Анны — я же все-таки джентльмен, — а в ответ, проходя мимо, она одаривает меня одним из своих неодобрительных взглядов. За последние несколько месяцев нашего супружества я к ним привык. Сначала мы молча идем по школьным коридорам, но ей не надо ничего говорить, поскольку я и так знаю, что она кипит от злости. У мужей и жен вырабатывается собственный молчаливый язык. Они не забывают, как на нем говорить, — даже если разводятся — и бегло считывают выражения лиц друг друга, жесты и непроизнесенные слова.

— Куда мы сейчас идем? — наконец спрашивает она.

— Вывожу тебя из помещения.

— Я все равно буду освещать эту историю.

— Как хочешь.

— Ты считаешь, что я не должна?

— С каких это пор тебя беспокоит мое мнение?

Она останавливается, но я больше не хочу продолжения. Я так устал спорить по любому поводу, кроме того, что нас сломало, хотя именно это мы должны были как следует обсудить, чего так и не произошло.

— Ты мне веришь, так? — спрашивает она.

Тридцатишестилетняя женщина, стоящая передо мной, превращается в застенчивого и испуганного подростка, которого я знал двадцать лет назад. В тихую девочку, с которой моя сестра и Рейчел Хопкинс дружили по неизвестным и непонятным мне причинам. Она была совсем другой. Тогда девочки были для меня даже большей тайной, чем сейчас для меня являются женщины.

— Ты говоришь, что сегодня утром тебе позвонили ровно в пять.

— Да.

— И что ты не узнала голос и даже не можешь сказать, кто звонил: мужчина или женщина?

— Правильно. По-моему, голос был искажен.

Я не могу не поднять бровь.

— Интересно. Как ты думаешь, почему кто-то сообщил тебе об этом убийстве? — спрашиваю я, но она пожимает плечами.

— Потому что видели по телевизору, как я освещаю первое убийство?

— Тебя не беспокоит, что это может быть нечто более личное?

Анна смотрит так, словно хочет мне что-то сказать, но затем, похоже, передумывает. У меня нет времени играть в прятки, и я иду дальше.

Мы доходим до парковки, и я вижу, что грузовик со спутниковыми тарелками уехал. Здесь практически никого нет, почти как прошлым вечером, когда я сюда заезжал. Я никому об этом не сказал, поскольку знаю: факт, что я был здесь, равно как и на месте преступления в лесу в понедельник вечером, выставляет меня не в самом лучшем свете. Полицейские машины и машины прессы все еще припаркованы на стоянке перед школой, куда я сейчас собираюсь увести Анну.

— Где твоя группа? — спрашиваю я.

— Они не знали, на сколько меня задержали, и, наверное, пошли завтракать.

— Провожу тебя до твоей машины, — говорю я, заприметив вдали красную «Мини», которую терпеть не могу.

— Черт возьми, ты действительно хочешь, чтобы я убралась.

Анна ждет ответа, но я молчу. Мы продолжаем идти, каждый шаг тяжелее предыдущего — на нас как по заказу давит наше неловкое молчание. Она, кажется, не замечает разбитого стекла, пока я ей не показываю.

Кто-то разбил окно ее машины.

— Ну что же, превосходно, — говорит она, подходя немного ближе и пытаясь заглянуть внутрь.

— Ничего не трогай.

Не сводя глаз с Анны, звоню Прийе и прошу ее кого-нибудь сюда прислать.

— Чего-то не хватает? — спрашиваю я, едва закончив разговор.

— Да, дорожной сумки. Она лежала на заднем сиденье.

— Ты по-прежнему думаешь, что к тебе это не имеет никакого отношения? Кто-то — уверен, что убийца — позвонил тебе и сообщил о второй жертве. Теперь окно твоей машины разбито, и твоя сумка украдена. Ты знала обеих жертв. Ты не думаешь, что это своего рода предупреждение?

— А ты? — спрашивает она, подняв на меня глаза.

Ее лицо заметно бледнее, чем раньше, и у нее по-настоящему испуганный вид. Я не знаю, обнять ее или возненавидеть. Не сомневаюсь — она мне недоговаривает.

— Я солгала, — произносит она.

Сердце начинает так сильно биться в груди, что я боюсь — она может услышать.

— Что ты имеешь в виду? Насчет чего?

— Я правда волнуюсь, что это может иметь ко мне какое-то отношение, но, клянусь, я никак не замешана. Ты должен это знать.

— Хорошо, — говорю я.

Я скажу то, что ей нужно услышать, и тогда она скажет то, что я хочу знать. Мы оба знакомы с этой уловкой.

— Прошлым вечером мне показалось, что за мной кто-то наблюдает, — говорит она, и я подавляю в себе желание сказать ей, что чувствовал то же самое. — Понимаю, как глупо это звучит, но думаю, что кто-то был в моем гостиничном номере и переставил вещи. Я решила, что у меня паранойя, поскольку я устала и…

Ей не надо говорить мне, что она выпила. Я уже догадался. Мне кажется, я что-то улавливаю в ее дыхании, даже сейчас.

— Твой оператор ночевал в той же гостинице?

— Это был не Ричард.

— Откуда ты знаешь?

— Зачем ему было это делать? Похоже, это все связано с Блэкдауном, может быть, это кто-то, кто знал меня раньше?

— Почему ты так думаешь?

— Насколько хорошо ты знал Рейчел? — спрашивает она. — Ты видел ее с тех пор, как переехал сюда?

Несколько раз, во всевозможных местах и позах.

— Думаю, ее видели все. Она была из тех женщин, на которых все смотрят.

При этих словах Анна делает другую гримасу, которая ей на самом деле не идет. И все равно я считаю, что справился с вопросом наилучшим образом, не прибегая к вранью. Она всегда понимала, когда я лгал.

— Но насколько хорошо ты знал Рейчел? — снова спрашивает Анна. Я представляю себе, что у меня на лбу выступает тоненькая полоска пота, но тут моя бывшая продолжает говорить, не дождавшись ответа, что у нее всегда довольно хорошо получалось. — Когда мы были детьми, все всегда считали ее очень доброй… но у Рейчел была и темная сторона. Она ее хорошо скрывала, но она была и, может быть, оставалась в ней до последнего.

— Извини, ты меня запутала. Какое это имеет отношение к тебе? — спрашиваю я.