Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова

в Кунцеве. Передача заканчивалась. Под слезы зрителей и песню, которую исполнили Лев Лещенко и Татьяна Анциферова, талисман московской Олимпиады, добрый ласковый Миша помахал лапой, взмыл в небо и куда-то полетел. Пронины тоже немного взгрустнули. Но вдруг кто-то из них на секунду отвлекся от телеэкрана, глянул в окно и крикнул: «Летит!» Лида подбежала к окошку и увидела, как вдоль их дома беспечно летел в неведомую даль Мишка олимпийский.

Глава 4

Русские сувениры

В семидесятые годы в «Комсомолке» сменились два главных редактора. В 1973 году Борис Дмитриевич Панкин, очень талантливый человек, великолепный главный редактор, писатель, критик, публицист, был назначен председателем правления ВААП — Всесоюзного агентства по авторским правам, чтобы затем дойти до должностей послов в трех европейских странах и поста министра иностранных дел, последнего в СССР. Новым главным редактором на следующий период стал Лев Константинович Корнешов (1934–2005), также публицист и писатель. В 1978 году Корнешова неожиданно сменил Валерий Николаевич Ганичев (1933–2018), доктор исторических наук, писатель, редактор и не только.

Ганичев внутренне был, безусловно, еще и политиком; российская действительность сделала его также и общественным деятелем. Валерий Николаевич лично возродил интерес общества ко многим полузабытым русским людям, из них — к двум поистине великим: Федору Федоровичу Ушакову, выдающемуся флотоводцу, чрезвычайное внимание уделявшему сбережению своих моряков любого ранга, и Андрею Тимофеевичу Болóтову, известнейшему в начале XIX века ученому-энциклопедисту, писателю, драматургу, философу, агроному, ландшафтному дизайнеру, помологу-яблоневеду и активному распространителю «чертова яблока» — картофеля в России. Ганичев не только написал книги о Болотове и Ушакове — он, если можно так выразиться, заново сотворил живую память о них.

Деятельность В. Н. Ганичева на ниве культуры, безусловно, заслуживает вечной доброй памяти. Однако тогда, в 1978 году, его назначение главным редактором было воспринято многими журналистами «Комсомольской правды» не только как немного странное (к тому времени 45-летний Ганичев уже 10 лет успешно руководил крупным издательством «Молодая гвардия») — это раз, но и как некий знак свыше, возможно, из ЦК КПСС, — это два. С его приходом в редакции начались заметные перемены.

Вот как оценивает то время ветеран «Комсомольской правды», известный журналист и редактор Елена Липатова, которая после «Комсомолки» была главным редактором общественно-политического приложения к «Литературной газете», заместителем главного редактора журнала «Юность», а ныне работает главным редактором интернет-газеты «Столетие. ру» Фонда исторической перспективы, руководимого Н. А. Нарочницкой:

— Если раньше в «Комсомолке», чтобы выяснить твои «настроения», задавали вопрос: «Ты на какой журнал подписан — на „Москву“ или „Новый мир“?», и становилось понятно, «правый» ты или «левый», то при Ганичеве начали всматриваться в лица: какой ты национальности, и это стало определяющим в отношениях. Все настроились агрессивно друг к другу. Ганичев провел четкий водораздел. Привел своих. Ввел их в редколлегию. Летучки длились иногда по четыре часа, когда выясняли эти отношения, когда друг друга обзывали чуть ли не фашистами. Вот такая была тогда атмосфера в «Комсомолке»…

Самое интересное, что представители и той и другой стороны в противоборстве были, как правило, членами партии. Да и большинство ответственных сотрудников «Комсомольской правды» — начиная от главной редакции и кончая несколькими десятками собкоров в крупнейших городах и всех республиках СССР и столицах крупнейших стран мира — были коммунистами. Иначе просто не могло быть по определению.

Кажется, именно тогда, зная номенклатурную советскую кухню изнутри, а может, чуточку позже я придумала, простите за некоторое (впрочем, оправданное) хвастовство, удобную формулу:

— Мы вступали не в партию, а в гвардию.

Но охранные функции у каждого советского коммуниста были даже круче, чем, скажем, у швейцарских гвардейцев папы римского.

Журналисты не только в каждой своей статье — даже в маленькой заметке про коммунистический субботник должны были помнить о своей принадлежности к КПСС или о непоколебимой коммунистической ориентированности издания, в котором служишь, даже не будучи коммунистом.

Строгости, неглупо и надежно скреплявшие в СССР коммунистическую партию-гвардию, казались прочнейшим и вовсе не канцелярским клеем. Поэтому большинству советских граждан коммунистическая партия Советского Союза, наша «Слава КПСС!», представлялась нерушимым монолитом. Но она не была им.

В это время в воздухе стало витать Нечто. Его замечали далеко не все, а скорее только те, кто имел отношение к слову, к науке, политике, власти, культуре, литературе, журналистике. Русским людям, как партийным, так и беспартийным, начинало казаться, что русские — забытая нация. Что быть чистокровным русским вроде как неловко.

Но уже бродило по властным кабинетам словосочетание «новая историческая общность — советский народ». Мы с рождения жили в Российской Советской Федеративной Социалистической Республике. Не в Русской, а в Российской! Тоже некая общность. Немножко хотелось отдельности, заметности. Русскости. Как у азербайджанцев, например. Или у армян. У молдаван.

Но никому тогда не позволялось подчеркнуто заявлять о том, что:

— это русские сумели присоединить малой кровью Сибирь и Дальний Восток;

— под номинальное владычество русских шли порой, как за стены крепости, другие народы;

— не что иное, как Русская православная церковь немало поспособствовала формированию русской нации и русского характера;

— это русский ученый, хирург Николай Пирогов еще в XIX веке изобрел эфирный наркоз и тысячи раз использовал его в хирургических операциях, чтобы больному или раненому больно не было…

Почему? Ради какой такой «интернациональной идеи»? Когда мы сможем признаться, что мы не только советские, но и русские? Каково наше отличие от других? На эти вопросы нашлись и продолжают находиться ответы.

С приходом в «Комсомолку» новой ганичевской команды люди друг на друга стали смотреть с подозрением: «Свой — не свой?» Стало грустно и скучно. Стали тише разговоры. Суше — встречи. Больше взглядов исподлобья. Меньше откровенности.

В газете стало заметно меньше острых материалов. Раздрай в коллективе «Комсомолки» перешел на газетные страницы из-за усилившейся внутриредакционной «цензуры», и газета за два года поскучнела настолько, что очень заметно потеряла в тираже и, соответственно, в прибыли.

О прибыли мы говорили, впрочем, редко, если вообще говорили. Главным было настроение и желание работать, как прежде, когда работалось.

Вся информация о расколе в редакции любимой народом «Комсомолки» стекалась к М. А. Суслову, второму человеку в ЦК КПСС. Он внимательно анализировал ее, устал и, видимо, дал себе зарок: как только закончатся олимпийские страсти, сразу же заняться поиском и утверждением нового главного редактора в одну из главных газет страны.

Официально никто не признал бы наличие так называемой «русской прослойки» в КПСС, однако о настроениях, очень похожих на националистические, в ЦК КПСС знали. Естественно, теперь сторонники неуемного и не слишком умного русского национализма откровенно и даже с некоторой гордостью говорят