Да будем мы прощены - Э. М. Хомс

– Это несколько минут, – объясняю я. – Доктора надолго не засиживаются.

– Я кофе выпью и вернусь, – говорит она.

– Я тут сейчас один остался, – сообщаю я доктору. – Другой умер.

– Бывает, что ничего сделать не можем, – отвечает он. – Зато у вас все в порядке. Скоро домой пойдете. Какие-нибудь ко мне вопросы?

– Трахаться мне можно? – Оглушительная пауза. – Боюсь, этот «инцидент» случился из-за виагры, которую я брал у брата.

– Каким образом?

– Принимал солидными дозами и, наверное, вроде как предохранитель пережег.

– Не думаю. Но теория интересная, возьму на заметку.

– Так можно мне трахаться? Принимать виагру? Или левитру, или что там еще бывает.

– Я бы на вашем месте дал себе отдых.

– И надолго?

– Скажем так: если у вас есть естественная эрекция, то нормально. Если же головные боли или просто паршиво себя чувствуете – отдохните. Если эрекции не удается добиться, что вполне возможно после событий вроде этого – кратко-временное ее отсутствие, – я бы на вашем месте отложил это дело, извините за каламбур. Тут все дело в том, на какой риск вы согласны идти. Я знал мужчин, которые после этих событий так пугались, что даже думать о сексе не хотели. Другие же пытались снова прямо здесь, в больнице – где всяческая помощь в случае чего намного ближе. Но я вам этого не говорил, вы от меня не слышали.

– Конечно, – отвечаю я. – И вопрос, конечно же, гипотетический. По правде говоря, дело в том, что мне страшно, я теперь всего боюсь. Не могу представить, чтобы снова стал принимать эти таблетки, чтобы мне вообще захотелось секса.

– Это вполне нормально, – говорит он. – Надо перестать считать себя к этому обязанным. Соскочить с этого крючка.

– Вот что я хотел бы знать на самом деле, – начинаю я снова, – это уже было оно или только предупреждение? Дальше будет еще? Готовиться мне к худшему?

– Обещаний мы не даем, – говорит доктор, качая головой. – Артерии у вас с виду хорошие, нет скрытых тромбов, готовых оторваться и закупорить сосуд. Для вашего физического состояния форма у вас вполне. Так что я ожидаю полного вашего выздоровления, а к работе вы вернетесь на следующей неделе. Пора мне, – говорит он, глянув на часы.

Девушка возвращается, держа в руке чашку кофе.

– Вы устали, – говорит она и смотрит на меня заботливо.

– Да.

– Трудно вам пришлось.

Я не совсем понимаю, это сказано саркастически или нет.

– Да, – отвечаю я.

Как вышло, что она нашла своего отца лишь на следующий день после его смерти? Где она была вчера?

Я думаю об Эшли и Натаниэле, вспоминаю, на чем мы остановились. Гадают ли они, почему от меня ничего не слышно? И как они сами там? Я бы позвонил им прямо сейчас, пока не забыл, но не могу вспомнить, где они конкретно. Как их школы называются?

Наверное, еще повезло мне, что я не забыл про них начисто.

После обеда меня вдруг, без всякого предупреждения, выписывают.

– Ну вот, мистер Сильвер, вы свободны, – говорит сестра. У меня ощущение, будто меня не столько выписали, сколько выставили.

– У меня был инсульт, и вы уже отправляете меня домой?

– Вы выжили, вас отпускают домой, так радуйтесь. В приемном штабелями лежат люди, которым похуже, чем вам, они ожидают места. Вас там ждет такси внизу.

Не знаю, как и почему это получилось, но у меня карманы набиты деньгами – деньгами моего соседа. Я их туда не клал, но кто-то это сделал вполне сознательно. Обнаруживаю я это, лишь когда лезу за бумажником и нащупываю пачки двадцаток.

– Сегодня у вас счастливый день, – говорю я водителю, отдавая ему две двадцатки вместо двенадцати.

– Кто бы спорил, – отвечает он.

Собачник уже ушел, но оставил записку: «Надеюсь, вам лучше. Я приду около пяти, Тесси выгулять. P.S.: Также рад буду выполнять эту работу по необходимости. Карточка с моими условиями приложена».

Я смотрю на карточку, украшенную узором из отпечатков лап. Пятнадцать долларов за разовую прогулку, пятьдесят за ночевку. Вполне разумные цены.

Засыпаю на диване, рядом сворачиваются кошка и собака. Никого никуда не вызывают, никаких тебе красных и синих кодов, не воняет ни антисептиком, ни вареной капустой, только тишина дома, тихий звяк почтового ящика, приятность, что Тесси на страже. Я сплю, пока в пять часов вечера не приходит собачий друг. Он укрывает меня одеялом, выгуливает собаку и говорит, что утром придет опять.

– Не знаю, как вас благодарить, – говорю я.

– Это необязательно.

Я киваю. Веки тяжелеют.

– До завтра, – говорит он.

Темнеет, и ко мне подкрадывается какой-то холодный страх. Включив всюду свет, а заодно и телевизоры, я задумываюсь: что мне сообразить себе на ужин? Иду в кухню, открываю и закрываю холодильник, возвращаюсь на диван.

Среди бумаг, данных мне при выписке, есть листочек доставки продуктов на дом. Я набираю номер. Сегодня они уже закрыты, оставляю сообщение.

Тут вспоминаю рекламный ролик «Доминоз пицца», насчет доставки за тридцать минут. Звоню, заказываю пиццу и пару банок колы.

Пока я жду, мне перезванивают из доставки продуктов.

– Послушайте, – говорит мне женщина, – ваше сообщение прозвучало очень уж жалобно. Выписались из больницы, живете в доме брата, пока его нет, – совершенно непонятно, что это значит. Мы же не служба вроде кабельного телевидения: захотел – подключил, захотел – отключил. У нас программа, клиент должен подходить под ее условия.

Что-то в ее голосе заставляет меня пожалеть, что я им звонил, и я рву их листовку на тысячу клочков. А женщина продолжает говорить:

– Я затем перезвонила, что, если у вас в доме нет еды, я могла бы что-то по дороге забросить.

– Спасибо, все у меня нормально.

Мне хочется закончить разговор.

– Вы уверены?

– Просто убежден.

– Потому что, знаете, для людей со средствами есть другие варианты. Различные диетические планы предлагаются такими службами, как «Зоун», «Хоум бистро», «Смарт фуд», «Карб каншиоус». Если сегодня вам ничего не надо, давайте я попрошу, чтобы вам завтра позвонили и договорились?

Звонок в дверь. Пицца!

Я вешаю трубку, не дожидаясь конца разговора, и с ходунком иду к двери. Мы с Тесси выполняем странный танец, связанный с теннисным шариком на опоре ходунка и нашим состязанием, кто придет к двери первый.

* * *

Пицца похожа на соленый картон, украшенный плавленой резиной. Я ее съедаю целиком.

В первый же вечер дома звонит психиатр, ведущий Джорджа.