Дорога - Генри Лайон Олди

Я придвинулась поближе к Арсену. Пророк из подворотни зашевелился и стал шумно чесаться.

– Путь – это хорошо, – поддержал разговор Арсен. – А конец – это плохо… А как к морю проехать, вы не знаете?…

– Ищите – и обрящете, – задумчиво сообщил попутчик. – Я вот, к примеру, давно уже… это самое…

– Ну и как? – заинтересованно встрял в беседу Виталька.

– Да ничего… Собственно, я и видел Его лишь дважды… нет, трижды. Впервые я увидел Его в тюрьме и решил по глупости, что Он – великий разбойник. Потом я видел Его на площади, купив себе жизнь ценой Его смерти, и тогда я решил, что Он – великий неудачник. Да, Он умер за всех, но за меня Он умер в особенности! А я с тех пор все иду… и никак не приду, потому что это я – великий разбойник, и великий неудачник, а Он – просто великий…

Господи! Кого мы подобрали?!

– …И что же творил я все эти долгие века? Грехи искупал, хоть и нет им искупления?! Дудки! Грабил, воровал, насиловал, убивал – без цели, без смысла!… И тогда явился мне Он в третий раз, и был это сон, или явь, подобная сну; и сказал Он: «Сам ты выбрал кару за грехи своя, но столь велика будет она, что искупится прошлое, и сядешь ты одесную от Меня. Но если откажешься ты от выбора, то несть тебе прощения во веки веков!» Три дня после того не грешил я, и столь тяжко было мне хранить добродетель, что уж и счел я это избранной карой – вести праведную жизнь до скончания живота моего.

Но тут явился ко мне Искуситель и рек: «К чему мучишь себя, человече? Пусть не будет тебе прощения, так хоть жизнь проживешь, как следует! Вряд ли грядущие муки будут хуже сегодняшних!»

Узрел я разум в словах его – и вновь взялся за прежнее. Сам избрал я путь свой, и близок миг принятия заслуженного приговора! И с радостью приму я назначенное! – воскликнул брызжущий слюной попутчик и выхватил из-под рубахи большой черный пистолет.

Виталька, как завороженный, глядел на оружие. Машина вильнула, у меня внутри все сжалось, как в самолете, попавшем в воздушную яму. Я видела медленно поднимающуюся руку Арсена, тянущуюся к пистолету – перехватить, вырвать… Словно издалека, донесся голос попутчика:

– Пора мне. Не нужны приговоренному бесовские игрушки. Пора…

Пистолет со стуком упал на пол. Время снова понеслось вскачь, и я не сразу обратила внимание, что впереди на холме возникло робкое сияние. Оно все усиливалось, и в мерцающем ореоле проступил грубый высокий крест – даже не крест, а буква «Т» – на котором угадывался висящий человек.

– Я знал, я верил!… – словно в бреду шептал человек рядом с Арсеном, судорожно комкая подол рубахи; и я ощущала дрожь, исходящую от него.

В следующее мгновение, заслоняя холм, крест и распятого, над дорогой встал колосс – оскалившийся ящероподобный гигант с невыразимо прекрасными глазами и совершенно неуместными классическими рогами. Два кожистых крыла хлопали за чешуйчатой спиной, закручивая воздух воронками.

Машина затормозила, я инстинктивно ухватилась за Арсена. Попутчика уже не было рядом. Он шел, воздев руки к небу, шел навстречу вытягивающейся когтистой лапе, и улыбка сияла на его просветлевшем лице.

– Я пришел, Варавва! – раскатился гром над застывшей дорогой. – Пришел за тобой! Ты – мой!… Слишком велик камень на шее твоей, слишком тяжел – для неба!…

– Нет! – голос человека тонул в усиливающемся ветре. – Нет! Я принимаю кару!… Я иду… иду…

Лапа гиганта оборвала пронзительный крик. На том месте, где только что стоял человек, возникла ослепительная вспышка. Когда я снова обрела способность видеть, – ни колосса, ни человека на дороге уже не было. Крест на холме выглядел пустым и зыбким. Но нет, вот на нем стала проступать чья-то фигура. Мне даже показалось, что я узнаю грязную нестиранную рубаху, порванную на плече, улыбку на заросшем щетиной небритом лице…

– Варавва!… Варавва… – прогрохотал замирающий гром в отдалении.

Крест медленно растаял в воздухе.

…Здорово! Прямо как в «жутике»! И Атмосферный Череп, и Люфицер, и бандюга этот припадочный… Ребятам расскажу – от зависти полопаются… Хотя нет, не полопаются. Не поверят. Вот всегда так: соврешь чего – верят, а правду говоришь – смеются… Мы с Мишкой «летающую тарелку» видели – никто не поверил. Даже папа. А Спиридонов, дылда конопатая, еще потом «гумноидами» дразнился. Ничего, у меня сейчас свидетели – и папа, и мама, и дядя Арсен… Пусть только попробует не поверить – я его к папе притащу, а если он и папе не поверит, я ему сам по шее надаю!…

…А пистолет-то, пистолет! И чего его разбойник бросил – пальнул бы в черта этого… Только его, наверное, обычные пули не берут – серебро нужно. Или кол осиновый. А пистолеты колами не стреляют…

– Дядя Арсен, можно посмотреть?

– Что? А… ладно. Только осторожно. Сейчас я патроны выну, тогда смотри.

Ну конечно, как мне, так без патронов…

– Арсен, что вы делаете?! Не давайте ему эту гадость! Виталик, не смей! Это не игрушка.

– Мам, он же не заряжен… Я только посмотрю – и отдам.

– Прекрати немедленно! Арсен, спрячьте его.

– Ну что вы, Нина? Я уже обойму вытащил, и ствол пустой. Пусть ребенок посмотрит…

– Верно, Нинок… (спасибо, папа!) Я сам в его возрасте… – и ничего, как видишь.

– Ну, хорошо… Только не нажимай ничего! Посмотри и сразу отдай дяде Арсену, – сдается мама.

Ох, и тяжелый же… А когда стреляет, небось, еще и отдача ого-го какая!

– Дядя Арсен, это что за марка?

– Не знаю. Я никогда такого не видел. Похоже на «люгер» или «кольт», но…

– Так «кольт» – это ж револьвер!

– Нет, Талька, пистолеты «кольт» тоже бывают. Но – другие.

Так, запомним… А я думал, «кольты» – это только те, что у ковбоев… Ох и тугой же у него курок! Не нажимается…

– И не старайся. Я его на предохранитель поставил.

– А как он…

– Виталик, перестань сейчас же! А вы, Арсен, прежде чем давать мальчику оружие…

Похоже, отберут… Ну и ладно, вот только разок прицелюсь из него вон в того дяденьку на повороте… Ой! Это же гаишник!…

Гаишник свистит и машет нам своей полосатой палочкой. Пистолет уже у дяди Арсена, и он поспешно прячет оружие, пока папа послушно тормозит.

Гаишник подходит к нам, скрипя сапогами, и небрежно отдает честь. На сапогах у него бренчат погнутые шпоры. Мотоцикл он ими пришпоривает, что ли?… Лицо у гаишника толстое, красное, фуражка съехала на затылок, а глаза какие-то стеклянные, неживые, да еще и один – карий, а другой – и вовсе зеленый…

– Старший сержант Кобец, – он снова козыряет, чуть покачнувшись. – Ну-ка, из чего это ваш мальчик в меня целился?… Давайте, давайте, выкладывайте… – от него пахнет, как от дяди-разбойника, и дышит он мне прямо в лицо. Мысли путаются…