Дочери смотрителя маяка - Джин Пендзивол

Я не показывала ему, что мне что-то в нем нравится. Наше общение сводилось к необходимому минимуму: когда надо было передать последнюю метеорологическую сводку или записку с предполагаемой датой следующей поставки топлива.

Эмили, однако, было легче очаровать. Или, в отличие от меня, она видела вещи такими, как они есть. Она начала подсовывать свои рисунки ему под дверь. Изображения цветов, бабочек, и да, даже двух стрекоз, оказались на крыльце помощника смотрителя.

Однажды он подошел ко мне, когда я развешивала белье, чтобы оно высохло на свежем августовском ветру. В одной руке у него был рисунок, детально сделанное карандашом изображение ворона, поражающее своим реализмом.

— Рисунки Эмили действительно очень хорошие.

Он испугал меня, появившись внезапно среди полотенец и наволочек. Я повесила еще одну вещь на веревку.

— Думаешь, я этого не знаю? — огрызнулась я, хотя на самом деле действительно не осознавала этого.

Рисунки были прекрасными, но у меня не было знаний и опыта для понимания великого мирового искусства. Тогда еще не было. И, конечно, эскизы, которые Эмили отдала Милли, были напечатаны только вместе с ее работой по изучению орхидей.

— Думаю, что не знаешь. Она обладает удивительным талантом, даром. Люди будут готовы платить за это большие деньги. Вы сможете уехать с этого острова, начать новую жизнь где-нибудь в другом месте.

— Какой же ты бессовестный! — Я бросила в корзину прищепку, которую держала в руке, и повернулась к нему. — С чего ты взял, что мы хотим покинуть этот остров? Что мы хотим другой жизни? Что не так с этой нашей жизнью? — Иногда я думала об этом ночами, когда скучала по папе. Но мы с Эмили были вместе. На острове она могла быть собой, и я не позволяла себе рассматривать другие варианты. — Ты не знаешь меня. И ты не знаешь Эмили.

— Я знаю, что она обожает тебя, Лиззи.

Я рассвирепела. Он не имел права называть меня Лиззи.

— Элизабет, — твердо произнесла я.

— Она обожает тебя, Элизабет. И пойдет за тобой куда угодно. Она будет счастлива с тобой где угодно. Она живет ради тебя.

Он ошибался. Это я жила ради нее. Я ее защищала.

— Здесь она в безопасности, — сказала я. — Люди в городе ее не поймут. Они не позволят ей жить нормально. Там слишком шумно и тесно, и у нее не будет возможности рисовать так, как она это делает здесь. Это ее убьет.

— А ты, Лиззи, чего хочешь ты?

В этот раз я его не поправила. Я просто подняла корзину и пошла в дом.

Несколько недель спустя появились медведи.

Мы следили за тем, чтобы мусор не скапливался, сжигали, что могли, и закапывали в саду объедки и очистки от овощей. Рыбу мы чистили на пляже, бросая отходы вездесущим чайкам, сражающимся за кусочки кишок и пытающимся улететь с большими кусками кожи. Но иногда этого было недостаточно.

Эмили сидела в деревянном шезлонге лицом к озеру, за спиной у нее был лес. Мать уехала в город на «Красной лисице» и должна была вернуться не раньше завтрашнего дня, так что мы с Дэвидом делили работу на маяке. Внимание Эмили было приковано к проходящему мимо острова грузовому кораблю, направлявшемуся на юго-запад. Его темно-коричневый корпус низко сидел в воде из-за заполненных грузовых отсеков, и из двух белых труб валили клубы серого дыма.

Я носила воду в курятник. В этом году у нас был петух, и мать решила позволить одной из куриц высидеть яйца. Маленькие желтые цыплята начали пищать и метаться у меня под ногами, когда я вошла в их владения. Петуха уже пустили на жаркое. Я наклонилась, чтобы под возмущенное кудахтанье кур собрать коричневые яйца в фартук.

Он прошел через заросший травой участок между домом помощника смотрителя и маяком. Сначала он не замечал Эмили, сидящую неподвижно и молча, и просто бродил, неуклюже косолапя, что свойственно медвежатам, останавливаясь, чтобы попробовать анютины глазки, растущие возле крыльца. Скорее всего, ему было около года, он выглядел меньше взрослого медведя, но был слишком крупный для рожденного прошлой зимой. Оттуда, где я стояла, можно было почувствовать его едкий запах, сырой и кислый, и разглядеть острые когти на гигантских лапах. Он непреднамеренно оказался между мной и моей сестрой.

Эмили повернулась, ощутив его присутствие, и животное вздрогнуло от неожиданности. Я надеялась, что он убежит обратно в лес. Но нет. Он поднялся на задние лапы и начал принюхиваться, поглядывая то на меня, то на Эмили.

— Эмили. Не двигайся, — я произнесла это спокойно и четко.

Медведь опустился на все четыре лапы, мотая головой, кряхтя и пыхтя. Эмили посмотрела на меня. В ее глазах не было страха, но я почувствовала страх медведя. Он попал в ловушку, а загнанные в угол медведи непредсказуемы. Я медленно отступила в сторону; одной рукой я сжимала фартук, полный яиц, а другой махала над головой, пытаясь привлечь его внимание к себе. Он снова поднялся на задние лапы, а потом бросился к Эмили. Внезапно он резко остановился, обошел ее и оказался прямо перед ней.

У меня над ухом прозвучал выстрел, пуля, лязгнув о металлическое ведро, висевшее рядом с курятником, с грохотом сбила его на землю. Эхо выстрела — короткий треск — растворилось в озере, а медведь умчался в кусты.

Я повернулась к Дэвиду.

— Какого черта! — закричала я. — Ты что, даже из чертового ружья стрелять не умеешь?

Его цель была на расстоянии двух футов от того места, где я стояла. Он стрелял в инструменты, висевшие на сарае, вместо того чтобы всадить пулю медведю в голову.

Дэвид посмотрел на меня. Его взгляд, обычно мягкий и слегка смешливый, теперь был встревоженным. Держа в руках ружье, он развернулся и молча прошел мимо меня, направляясь в сторону леса.

Ко мне подошла Эмили. Меня трясло, смесь злости и облегчения вибрировала в моем теле. Она посмотрела на меня с молчаливым укором, по ее взгляду было понятно, что она на его стороне.

— Не смотри на меня так, Эмили! — сказала я. — Ты могла пострадать или даже погибнуть. — Я не верила, что ее мистическая связь с дикими животными настолько сильна, что сестра могла бы успокоить запаниковавшего черного медведя, пусть даже молодого.

Эмили склонилась к земле. Она опустила свою нежную руку в след на мягкой земле, широко растопырив пальцы, но ее кисть все равно не могла его заполнить. Это не мог быть след годовалого медвежонка. Оставившая его медведица, должно быть, стояла всего в шести футах от меня. Она наверняка была вдвое больше своего детеныша.

Перед Дэвидом стоял невозможный выбор — Эмили или я. Вместо этого он, точно прицелившись, заставил убежать обоих медведей, которые испугались грохота выстрела и шумного падения металлического ведра на землю.

Он вернулся через несколько часов и молча отправился прямо в свой дом. В ту ночь не было музыки и танцев под луной. И каждый раз, когда я вставала, чтобы сменить его на маяке, он был там, сидел на крыльце дома помощника смотрителя, держа ружье на коленях.